Уже снова собравшись мысленно спорить с судьбой, Гильдис вспомнила только что зародившееся братство тупика и свободной дороги, тьмы и света, краха и надежды. Здесь больше нет вражды, только путь, где есть место и великой беде, и великой радости. Они вместе, одна кровь. И, не затмевая мысли о самом страшном, но даря столь недоступное ранее смирение, в памяти зазвучала песня, которую однажды на площади в непогожий день исполнял менестрель-бродяга, говоривший, будто бывал в Дор-Ломине раньше, поэтому решил ненадолго вернуться, так как соскучился по здешним людям.

«Гори, гори, моя звезда!

Звезда любви приветная!

Ты у меня одна заветная,

Другой не будет никогда!

Звезда любви, звезда волшебная,

Звезда прошедших лучших дней!

Ты будешь вечно незабвенная

В душе измученной моей,

Твоих лучей небесной силою

Вся жизнь моя озарена.

Умру ли я, ты над могилою

Гори, сияй, моя звезда!»

Примечание к части Песни:

«Тьма» гр. «Сны саламандры»,

«Уставший путник» гр. «Ангел-хранитель»,

«Гори, гори, моя звезда», стихи В. Чуевского

МАЛО

Харет проснулась и обнаружила на себе руку Галдора. Муж обнял её во сне?! Зачем?! Захотелось вскочить или хотя бы просто освободиться из хватки, но снова вспомнились укоры матери. Нет, надо лежать смирно, ведь чужак теперь часть семьи. Незначительная, конечно, совсем не ценная, но всё же. От него ведь придётся рожать!

Представив, какими милыми могут получиться златовласые светлоглазые малыши, аданет невольно заулыбалась. Ладно, пусть обнимает. Это ведь не больно и не щекотно.

Не успев привыкнуть к тяжести на животе, девушка ощутила, как рука подвинулась выше, тронула за грудь. Харет напряглась, повернула голову и неожиданно для себя встретилась с мужем глазами. Его взгляд напугал — именно так обычно смотрят похотливые мужчины на любую мимо проходящую женщину. Поняв, что сейчас произойдёт, аданет тихо запаниковала.

— Расслабься, — снисходительно улыбнулся Галдор, чуть приподнимаясь на локте и начиная поглаживать супругу круговыми движениями. — Можешь просто лежать, либо повторяй то, что я делаю.

— Но сейчас ведь не до детей… Ведь… — неуверенно возразила Харет и поняла: муж захотел сделать с ней то, что положено делать с женой, и сейчас ему плевать на всё сказанное прежде. Неужели даже что-то особенное делать не нужно? На голове там постоять, замок эльфийский построить…

— Ты красивая, — выдохнул Галдор. — Я не замечал раньше.

Его прикосновения стали приятными, даже несмотря на стойкое желание сбросить с себя эти горячие шершавые руки и сбежать. Опасность заболеть сейчас казалась менее ужасающей, чем продолжение ласк. Хотя…

— Тебе же нравится, — начав целовать жене шею и ключицы, нечётко проговорил марахлинг. — Расслабься.

Сосредоточившись на приятном, Харет неожиданно для себя подумала, что не хочет казаться мужу бесполезной неумехой, поэтому попыталась ответить на ласки объятиями и поглаживаниями, а ещё — почёсываниями волос на груди и спине Галдора. Руки адана тем временем забрались жене между ног, новые ощущения затянули с головой в лишающий разума омут. Было то больно, то приятно, то стыдно, то… Как именно это чувствовалось, Харет бы не смогла подобрать нужных слов, кроме «Ого! Ничего себе!» Всё продолжалось вроде бы долго, даже в какой-то момент надоело, однако, когда закончилось, осталось желание повторить ещё раз и лучше не один, прямо сейчас. Только как и что было, почему-то вспомнить не удавалось. Харет ощутила себя растерянной, захотела то ли поговорить о чём-то, то ли поесть вместе, но муж чмокнул жену в губы, улыбнулся и захрапел.

Не зная, что делать, аданет обтёрлась простынёй, встала, накинула первую попавшуюся шаль и принялась за уничтожение запасов хлеба. Очень некстати вспомнился давний разговор с дальней родственницей, которая вышла замуж за мужчину, намного старше себя. Она делилась печалью, что ей не хватает супруга. «Мне его мало», — обмолвилась аданет. Харет тогда не поняла, что имелось в виду, но сейчас именно это и чувствовала.

Мало. Только начали, и уже всё. Удовольствие закончилось слишком быстро, казалось, будто чего-то не додали. Стало понятнее, зачем некоторые жёны изменяют мужьям. Решив, однако, не поступать столь некрасиво, внучка вождя подожгла остаток целебных листьев. Может быть, этот храпящий пень зачихает, проснётся и обратит внимание на супругу?! Пнуть его что ли для надёжности?

Хлеб на столе под салфеткой тоже слишком быстро исчез, Харет, не найдя больше ничего вкусного, перевела взгляд на стопку листов, на которых училась писать.

«Да зачем мне это?!» — устав от сложных заданий, однажды воскликнула аданет.

«Чтобы не забыть какие-нибудь важные мысли, — ответил муж. — События. Бывает, случилось что-то, а обсудить не с кем. Вот тебе собеседник».

— Ах, собеседник! — потёрла ладони Харет. — Да, мне он очень нужен!

Не слишком аккуратно открыв чернильницу и резко макнув перо, внучка вождя халадинов взяла лист, тут же измазала его кляксами, выругалась и крупно поперёк бумаги вывела одно лишь слово:

Старуха Хала, прости!

Дрожащие неопрятные руки прикоснулись к шее, изучая одутловатость. Кожа была горячей, под челюстью по бокам прощупываись болезненные шарики. Горло жгло, и дышать становилось труднее. Сомнений не осталось — страшная хворь не прошла стороной.

— Это я во всём виновата! — в отчаянии прошептала аданет, кутаясь в тёплые одеяла, но всё равно не согреваясь. — Я! Если кто-то узнает, что со мной, меня проклянут!

К жилищу кто-то подошёл, шаги показались узнаваемыми.

«Нет! Если меня такой увидят…»

— Уходи! — крикнула дрожащая в лихорадке девушка, стараясь, чтобы голос не хрипел. — Ты меня заразишь! Уходи, понятно?! Я не шучу! И всем скажи, чтобы не приходили! Я из-за вас заболею! Еда у меня есть! Стирать не нужно!

Шаги послушно удалились. От страха и отчаяния по горячим,