У Паньли изо всех сил сопротивлялся всепоглощающему желанию навестить Катьяж, има абраззов. Он опасался потерять голову в объятиях своей возлюбленной и не найти ни воли, ни смелости вернуться и выступить лицом к лицу с главным противником человечества. Сначала ему следовало исполнить возложенную на него миссию, поэтому он ограничил свои экскурсии Землей предков. Если в каком-то месте ему впрямь нравилось, он садился в позу «лотоса» и погружался в озеро Кхи, надолго ли — он и сам не сказал бы. От антры, которая приглушенно вибрировала в сознании, его тишина становилась сильнее и чище. Она не только выносила его на перекресток, с которого начинались эфирные коридоры, она увлекала его в глубинные края его собственной души, где смешались настоящее, прошлое и будущее. Он воспринимал обрывки бытия народов, живших в тех местах, где он сидел: гигантские переполненные города, грохочущие машины, войны, грабежи, беседы под деревьями, красочные прилавки, ритуальные танцы. Тут и там мужчины и женщины — черные, белые или цвета охры — друг друга то любили, то ненавидели с таким неистовством и силой, что синяки оставались навсегда. Он мельком видел лица: выражения ужаса, радости, рты смеющиеся, рты, искривленные яростью. Он снова увидел абсуратский монастырь, башни, увенчанные зеленоватыми куполами, колокольни, шпили, крепостной вал, парапет с бойницами, серое пятно океана Альбарских Фей, желтых чаек, сребристо-гребенных альбатросов, красные крыши города Гугатта… Он вошел в донжон Махди, поискал махди Секорама, приметил голографического трилла под потолком, встретился с четырьмя мудрецами директории и главой корпуса Чистоты, понял что они убили великого магистра Ордена… Этим деянием они не оставили армии абсуратов ни единого шанса победить скаитов Гипонероса в битве при Гугатте, и У Паньли счел себя освобожденным от груза вины… Этот мерзавец Жанкл Нануфа был прав: судьба все сделала правильно, не дав ему добраться до Селп Дика двадцать лет назад. Он будет представлять абсуратское учение в решающем противостоянии с Гипонеросом. Если бы Кхи уберегла его и если бы махди Шари согласился (левантийское воспитание развило в У Паньли обостренное чувство иерархии), он основал бы новый орден, основанный на индисском понимании антры. Крик смерти снова станет звуком жизни… Он терял всякое представление о пространстве и времени, человеческая капля растворялась в океане бесконечности.

Жек совершил ошибку — он вернулся в Ут-Ген, чтобы снова повидать па и ма Ат-Скинов, и удивился, найдя внутри семейного дома в Старом Анжоре незнакомцев. Он потребовал от них объяснений, что они там делают; те ответили, что они у себя дома, и что это скорее он должен оправдать свое вторжение в их собственность (по манере, с которой мужчина выговорил слово «собственность» — надувшись и нутряным голосом, — с какой па Ат-Скин говаривал о своем садике, было похоже, что он высокого мнения о своем социальном статусе).

— И, кроме того, как вам удалось пройти клеточный опознаватель, не превратившись в угольки, молодой человек? Продавец мне гарантировал, что он работает безошибочно…

— Тебя снова одурачили, па Гравиль! — расстроенно воскликнула женщина.

— А пока убирайтесь из нашей собственности, молодой человек! — прорычал мужчина.

Как это часто бывает с утгенянами — и Гравили не были исключением из правила, — ма была привлекательна и стройна, а па толст и некрасив. Сиракузянского облегана, по счастью, он не носил.

— А что случилось с прежними владельцами? — спросил Жек.

— С чего это вас заинтересовало? — каркнул Гравиль.

— Они умерли, — как можно мягче ответила женщина, будто почувствовала, что этот из ниоткуда взявшийся подросток — один из членов семьи.

— Умерли? — пробормотал Жек.

Он был так потрясен, что застыл посреди комнаты, не в силах произнести ни слова или пошевелиться.

— Их дом выставила на продажу церковь Крейца, еще до революции в десембриусе, — добавила ма Гравиль. — Они погибли при стирании. Вы их знали?

Жек медленно кивнул.

— Их сожгли в центральном крематории! — вмешался па Гравиль. — Дымом пошли! Больше им ничем не поможешь. Так что проваливайте отсюда!

— Па Гравиль! — отчитала его ма Гравиль. — Как ты можешь быть таким бессердечным! Разве ты не видишь, что у мальчика горе!

Но тот если и грубил, то скорее по расчету, чем по отсутствию душевной тонкости: он боялся, как бы этот подросток не оказался племянником или кузеном бывших владельцев (об их детях никто не слыхал), и не явился с собственными претензиями на дом. Сделка, заключенная с крейцианами, бывшими представителями империи на Ут-Гене, теперь, когда их оттеснили от власти, могла быть аннулирована. Ему не хотелось, чтобы вокруг его права собственности поднялась шумиха, потому что открылась охота за пособниками старого режима, и соглашение с крейцианами, даже строго коммерческое, вполне могло быть приравнено к акту сотрудничества и обернуться для участника некоторыми неудобствами — в виде публичного повешения (Ут-Ген вернулся к своим старым добрым обычаям).

Жек закусил губу, чтобы не потерять сознания, затем глубоко вздохнул, вызвал антру и перенесся на Мать-Землю, оставив па и ма Гравилей предаваться мрачным рассуждениям.

Теперь он остался сиротой. Йелль сразу заметила, как он бледен и подавлен, и молча подошла, чтобы обнять его. В тот вечер у куста безумца голосом, прерывающимся от горя, он рассказал о смерти своих родителей.

— Жек! Жек Ат-Скин! — внезапно воскликнул Фрасист Богх. — Я как-то и не связал: ты тот мальчик, который был в Северном террариуме, когда я залил его газом.

Жек подтвердил, мотнув подбородком.

— Как тебе удалось избежать газа и жидкого бетона?

— Старый карантинец отдал мне свою кислородную маску.

— Артак? Связанный с рыцарями-абсуратами? Горакс, скаит-инквизитор, постоянно отслеживал его разум. Мы посчитали тебя мертвым, и сообщили твоим родителям.

— За тобой еще две жертвы! — внезапно закричал Жек, вскакивая и обвиняюще указывая пальцем на бывшего муффия. — Они дали стереть себя, и они мертвы…

Он убежал в наступающую ночь. Фрасист хотел его догнать, но У Паньли схватил его за запястье.

— Бесполезно, — сказал рыцарь. — Это был их выбор, их право. Позже он поймет…

— Звук блуфа становится все ближе, — уверенно заявила Йелль. — Он скоро будет здесь.

Все одиннадцать собрались вокруг куста безумца. Настала ночь, и на их лица падали отсветы от цветов.

— Пришло время сформировать дэва, — сказал Шари.

— Что такое дэва? — спросил Тау Фраим, сидя на коленях у отца.

— Индисское понятие, единение наших сил, целое, превосходящее сумму частей. Мы научимся образовывать сущность с двенадцатью лицами.

— Одиннадцатью! — поправил У Паньли.

— Пока что одиннадцатью, скоро будет двенадцатью. Но двенадцатый будет стремиться нас разделить. Он просочится в наши слабые места, будет нас настраивать друг против друга, разжигать вражду и страхи. Вот почему мы должны покончить со всяческим осуждением друг друга. Какими бы ни были наши пути, какими бы ни были наши прошлые ошибки, до какой бы степени мы ни изменились, каково бы ни было наше сходство, давайте полностью примем себя, и безоговорочно. Не станем гордиться тем, что были избраны в дэва, ибо гордыня подбивает на осуждение…