От липкой духоты кабинета стала подкатывать знакомая дурнота. Сергей Витальевич торопливо расстегнул воротник рубашки, кинул в рот белую таблетку и благодарно взглянул на Сакулина, подвинувшего стакан с водой.

— Астма. Теперь уже сам играть не могу… Марш вам привез. Скоро юбилей освобождения Приреченска… Понимаете?

Иван Павлович кивнул, хотя и не очень понимал, что хочет бывший капитан Узелков.

— У вас городской оркестр есть?

Наморщив лоб, председатель стал припоминать. Десяток музыкантов играли в кинотеатре «Старт». Был оркестр в новом ресторане — несколько бородатых парней с электрогитарами и какими-то загадочными ящиками, от которых во все стороны тянулись провода. Пионеры на сборах трубили в горны. Прошлый год колонна машиностроительного завода вышла на демонстрацию с оркестром.

— Есть оркестр, — ответил Сакулин, понимая, что не может огорчить старого музыканта, приехавшего чуть не за тысячу километров.

— Я предлагаю на юбилее освобождения города сыграть мой марш.

— Ваш марш?

— Да, — подтвердил Сергей Витальевич и, встревоженный вопросом, заторопился: — Я сам буду заниматься с музыкантами. Разучим и сыграем. От вас нужна только моральная, так сказать, поддержка… Я на пенсии, времени много… Вы только представьте себе, товарищ Сакулин, — большой концерт на площади и марш на освобождение города… Это же величественно… Патриотическое воспитание…

— Понятно, Сергей Витальевич, — улыбнулся Сакулин. — Конечно, это будет здорово.

Он нажал кнопку настольного коммутатора и попросил соединить его с Галиной Остаповной.

— Она у нас культурой заворачивает, — объяснил он Узелкову.

Просторный номер с видом на реку и ванной комнатой, сверкающей белоснежным кафелем, куда Галина Остаповна поселила Узелкова, был прожорлив, как колорадский жук на картофельном поле. Оплатив очередной раз гостиничный счет, Сергей Витальевич обеспокоенно пересчитал тающие финансы. Уже две недели он жил в Приреченске, а дело, по существу, не стронулось с места.

Ресторанные музыканты: скрипка, бас-гитара и саксофон явно не подходили для исполнения марша на освобождение Приреченска.

Поджарые, как племенные гончие, ребята в оранжевых рубахах, игравшие в кинотеатре «Старт», сухо встретили Сергея Витальевича, явившегося в сопровождении Галины Остаповны.

— Что ж, ритмик вроде есть, — сказал руководитель оркестра, промурлыкав ноты, принесенные Узелковым. — Мелодия тоже нащупывается… Можно попробовать. Но в таком виде не пойдет.

— Почему не пойдет? — удивился Сергей Витальевич.

— Слушать, папаша, не будут. Теперь у людей другие запросы. Осовременить требуется… Дать, например, в духе «Роллинг Стоунз»… Это, Галина Остаповна, прогрессивная английская музыкальная группа. В переводе: «Катящиеся камни»… У нее, конечно, есть своеобразие. Пожалуй, еще лучше подойдет манера Поля Мориака…

Сергей Витальевич взял ноты и пошел к выходу.

На машиностроительном заводе оркестра не оказалось.

— Развалился, — объяснили в завкоме… — Ревизор записал в акте, что незаконно выплачиваем зарплату руководителю. Он у нас был оформлен разметчиком механосборочного. Инструменты в ремесленное училище передали.

— Пойдем в ремесленное, — решительно заявила Галина Остаповна.

В ремесленном училище Сергей Витальевич неожиданно встретил любителя духовой музыки. Уединившись в дальнем конце коридора, остроносый и тонкошеий подросток старательно выводил рулады на трубе. Слух у него был, и музыку паренек чувствовал, но выразить ее не умел и при очередном переходе сорвал ноту.

— В кладовой инструменты, — хмуро объяснил Толька Макогон в ответ на расспросы. — В бас завхоз мыло складывает, а трубу мне под расписку выдал. Если, говорит, испорчу, по суду с меня будут взыскивать.

— Придется вам все заново организовывать, Сергей Витальевич, — сказала Галина Остаповна, стряхнув пылинку с ворота ярко-красного джерсового костюма. — Соответствующие указания по линии горсовета мы обеспечим, а остальное ваша забота.

— Моя, — согласился Сергей Витальевич и облегченно вздохнул, когда удалилась Галина Остаповна, старательная, как водяная мельница, и дисциплинированная, как прусский гренадер.

В музыкальный кружок записывались охотно, и почти месяц клуб ремесленного училища оглашался разномастными звуками, от которых Сергея Витальевича бросало то в холод, то в жар.

Затем на занятия не пришли два, похожие на братьев, крепыша, игравших на тромбоне и на альтовой трубе.

— Сегодня наши с машиностроительного встречаются с областным «Спартачком», — хмуро объяснил Толька Макогон, выбранный старостой кружка.

Вслед за крепышами исчез с занятий барабанщик, слесарь-сантехник, тощий и костлявый, как суковатая жердь.

— Наверное, паразит, на пляж утянулся, — зло сказал Толька. — Утром его зазноба с подружкой туда подались. Давайте, Сергей Витальевич, я съезжу и его найду. Нельзя же без барабана репетировать.

— Не надо, Толя. К музыке веревкой не привяжешь.

— Это верно… Обижаются ребята. Обещали, говорят, марш учить, а мы до посинения до-ре-ми наяриваем… Надоели им гаммы до чертиков.

Сергей Витальевич слушал старосту кружка и думал, что у молодых есть две главные слабости. Или они хотят сразу объять весь мир, или считают, что ничего в мире им сделать не удастся. Первой слабостью страдают много чаще. Потому не выйдет толку с теми, у которых в головах каждый день дуют новые ветры.

Да и не нужны ребятам горькие звуки войны, о которой они знают лишь по книгам и кинофильмам. Не нужен отставной капельмейстер, прикативший в город, чтобы потешить на склоне дней дешевенькое самолюбие несостоявшегося композитора.

Сергей Витальевич поправил очки и сказал, что занятия кружка прекращаются.

На другой день он пересчитал деньги и решил, что возвратится в родной город и станет тянуть без забот и придумок пенсионную жизнь. Ловить на моченый горох язей у Малкинского кордона, пить пиво с дружками из театрального оркестра и читать детективы.

Но в номер пришла Галина Остаповна в сопровождении Тольки Макогона и заявила, что не ожидала от товарища Узелкова подобного самоуправства, что его непродуманное решение является саботажем важного воспитательного мероприятия и ставит под угрозу срыва план, утвержденный горсоветом.

— Какой план? — ошарашенный наскоком Галины Остаповны, спросил Узелков. — Я, простите, нахожусь на пенсионном положении…

— Все мы находимся на пенсионном положении, — не очень удачно отпарировала Галина Остаповна. — План подготовки празднования юбилея освобождения Приреченска от немецко-фашистских захватчиков. Ваш оркестр в нем значится отдельной строкой. Вы на пенсионном положении укатите из города, а мне за срыв плана отдуваться. Я, между прочим, женщина.

Доводы были не совсем понятны, но Сергей Витальевич ощутил робость перед Галиной Остаповной.

— Но у меня же нет оркестра. Двое на футбол удрали, один на пляж…

— Странный вы человек, Сергей Витальевич. Говорите о каких-то пустяках, когда есть четкая директива… Ну, случилась небольшая недоработка, так это же в наших силах поправить.

Галина Остаповна энергично щелкнула замком объемистого портфеля.

— Вот, подобрали мы вам людей с машиностроительного. Серьезные товарищи, с занятий убегать не будут. Общественность с ними беседовала. Иван Павлович лично просил меня передать, что будет оказывать содействие.

Сергей Витальевич слушал