Ну, что ж…

Пришлось обер-лейтенанту Вульфмайеру отдать приказ экипажу:

- Действуем по первоначальному плану, kameraden.

Сразу же после приземления, вышедших из самолёта четверых германских лётчиков с любопытством обступили-окружили их советские коллеги с дочерна загоревшими лицами (где они успели так загореть?), механики в промасленных комбинезонах и прочая аэродромная братва.

В завязавшемся оживлённом разговоре (один из членов экипажа прилично знал русский) советские лётчики в основном с треугольниками в петлицах, прежде всего поинтересовались званием лётчика и были весьма смущены тем, что он всего лишь фельдфебель. Чтоб получить звание офицера, надо прослужить шесть лет.

- Хотя, - выразил непоколебимую уверенность Хельмут Фризе, - во время войны карьера будет идти быстрее.

Ещё более удивило русских лётчиков то, что командиром и единственным офицером в экипаже германского бомбардировщика, был не лётчик – а штурман.

Сам же обер-лейтенантом Август Вульфмайер был в свою очередь изрядно удивлён их удивлением:

- А как же иначе? Бомбардировщик предназначен для нанесения бомбового удара. Следовательно, главным на нём должен быть тот, кто за это отвечает. А целится и сбрасывает бомбы, именно штурман. Он же выбирает маршрут и ведёт по карте самолёт. А пилот…

Он несколько высокомерно кивнул головой в сторону фельдфебеля:

– …Лишь выполняет его указания.

Несмотря на столь подробные и логичные объяснения, советские лётчики недоумённо чесали под шлемофонами и пожимая плечами, озадаченно переглядывались.

Как говорится: два мира – две системы!

***

А затем прибыло русское начальство и мешковато выглядевшие в своих шинелях красноармейцы, вооружённые громоздкими винтовками с очень длинными штыками. Предварительно обезоружив и бесцеремонно обыскав, экипаж отконвоировали в одно из зданий и наскоро допросив на очень скверном немецком, заперли в одной из его комнат и велели ждать. В комнате имелось множество столов и стульев, чем она напоминала учебный класс. Огромный гипсовый бюст Ленина у стены и подшивки советских газет.

Вдоволь полюбовавшись скульптурным изображением большевицкого Вождя, достаточно прилично знавший русский язык бортстрелок унтер-офицер Карл Херманн, из любопытства взял газету посвежее. Сперва прочтя и переведя камрадам название окружной газеты - «Ленинское знамя», бегло пробежав глазами по страницам, округлив очи изумлённо воскликнул:

- Что за чертовщина? Они печатают «Польский дневник» фельдфебеля Вермахта Ганса Альбринга!

Не менее удивлённые, товарищи уставились на него:

- И что же он там пишет?

Тот, бледнея с каждым словом, начал переводить:

«…Эрна Петри с трёхлетним сыном приехала в местечко под Данцигом, где её уже ждал служивший в СС муж, занявший усадьбу одного польского дворянина за городом. Портики с белыми колоннами и обширные луга делали новое жилище более похожим на имение плантаторов, чем на скромную семейную ферму в родной Тюрингии. Следуя правилу «собака палки боится» муж-эсэсовец первым делом показал жене, как господам надлежит учить уму-разуму рабов, расстреляв при ней и сыне нескольких поляков.

Скоро и сама Эрна освоилась с применением насилия. Летом 1940 года, возвращаясь из поездки за покупками в Данциг, она увидела небольшую группу почти голых польских детишек, жавшихся друг к другу на обочине дороги. Эрна остановила повозку, успокоила шестерых испуганных детей и отвезла их домой, где покормила и стала ждать возвращения мужа. Тот запаздывал, и тогда она взяла дело в свои руки. Прихватив с собой старый револьвер, полученный от отца в качестве прощального подарка, Эрна Петри отвела малышей к ямам в роще, где, как она знала, расстреливали и закапывали местных туземцев. Затем выстроила детей около канавы и методично пустила пулю в затылок каждого из них.

Позже она рассказывала, что после убийства первых двух остальные «начали плакать», но «не громко, они просто хныкали»…»153.

Не выдержав, командир экипажа вскричал:

- Halt die Fotze, Scheisskerl 154!

Он выхватил из рук бледного как перед расстрелом бортстрелка «Ленинское знамя», скомкал его и бросил в имевшуюся в углу урну, не забыв дать определение автору и тому, что с его слов напечатано в печатном органе Киевского военного округа:

- Этот фельдфебель – Schwanzlutscher155! А его «Польский дневник» - Scheisse156!

С обер-лейтенантом никто спорить не стал, и на некоторое время в их узилище установилась угрюмая тишина… Прикуривая одну за другой трясущимися руками, они курили отличные болгарские сигареты и молчали, стараясь не глядеть друг на друга. Но вскоре экипаж «Дорнье» заинтересовало то, что происходило на аэродроме.

Из окна они могли наблюдать как суетливо копошащиеся как муравьи красноармейцы, вручную оттолкали их «карандаш» в сторонку, а затем заботливо накрыли его маскировочными сетями.

***

Ожидание длилось достаточно долго. Экипаж успели несколько раз выводить «по нужде» в довольно приличный европейский – видимо доставшийся большевикам от поляков туалет, а не а деревянный сортир - где бы воняло большевистским дерьмом и хлоркой. И, один раз в столовую – где под плакатом «Слава советским лётчикам!» и портретом Сталина на стене, накормили на вид непритязательной - но на поверку оказавшейся вкусной и сытной едой.

Где-то через пять-шесть часов после начала их приключений, на аэродроме приземлился двухмоторный самолёт (который опознали как американский «Дуглас»), из которого вышли две группы людей. Одна тут же направилась к «Дорнье», другая в сторону здания, где томился запертый в Ленинской комнате его экипаж.

На вскоре произошедшем допросе, германские лётчики придерживаясь прежней «легенды» объяснили, что они недавно закончили авиашколу, перегоняли бомбардировщик из Варшавы в Бухарест, потеряли ориентировку, и…

И вот они здесь.

Ведущий допрос Чекист - представившейся очень трудно произносимой и поэтому не запомнившейся русской фамилией, полностью опроверг их мнение об «комиссарах из ОГПУ». Он был явно не был евреем, молод, вежлив, даже в форме выглядел по-европейски и достаточно хорошо владел германским языком… Хотя ему явно не хватало разговорной практики и он на всю катушку пользовался подвернувшимся случаем.

Вот только странно, что Чекист даже ничего не записывал, только время от времени кивал головой. Казалось, он не допрашивал – так как и сам всё прекрасно знал про них, а только тянул время.

С происшествия разговор плавно перешёл на посторонние темы: о службе, о семье, о житие-бытие в Третьем Рейхе. Германские лётчики с удивлением узнали, что совсем недавно Чекист был студентом четвёртого курса главного русского университета – Московского государственного (МГУ):

- Международного факультета МГУ. Ещё б немного и, я бы мог стать дипломатом, но…

Чекист развёл руками:

- …Но пришлось стать чекистом. Родина приказала… Понимаете?

Весь экипаж согласно закивал головами:

- «Vaterland»? Oh ja, ja… Wir verstehen.

***

Так в беседах «обо всём и, ни про что» прошло как бы не ещё часа два… Пока наконец после телефонного звонка, чекист встал, подошёл к окну и жестом подозвал всех четверых. Когда те подошли, спросил:

- Что видите?

- Пожар.

- Правильно, это пожар. И не просто пожар…

Чекист