не жалел о своем участии в перестройке, о своих усилиях по развитию гласности, демократизации всего общества, попытках построить социализм с человеческим лицом. Он ушел из жизни с глубоким убеждением в том, что существовавший до начала перестройки способ государственного устройства был неизбежно обречен на загнивание, на гибель, а потому не было иного пути кроме радикальных реформ.

Стылые, тревожные дни декабря 1991-го…

Александр Николаевич доверительно жалуется Черняеву: «Думаю, что меня убьют. Хочу просить Горбачева, чтобы отправили куда-нибудь послом. Например, в Финляндию. Ельцин против не будет, я ему здесь не нужен».

Черняев весь тот день занимался тем, что устраивал на работу «ребят» из своей команды. 20 декабря пишет в своем дневнике: «Сегодня получил последнюю зарплату. Вчера уже кое-кого обыскивали при выходе из президентского здания в Кремле. Председатель комиссии по делам афганцев Аушев (Герой Советского Союза) дал по морде прапорщику, который попытался его обыскать»[370].

Да, в Кремле их уже списали, даже для прапорщиков из «девятки» они теперь политические трупы, тени, никто. Их можно обыскивать, не пускать, требовать от них какие-то особые пропуска.

Последние дни затянувшейся агонии.

Горбачев и люди из его окружения озабочены тем, чтобы цивилизованно передать власть российским структурам. Все эти дни президента СССР неизменно сопровождает его верный соратник Яковлев — он присутствует на доверительных переговорах с Борисом Николаевичем, участвует в многочасовых переговорах по поводу условий «сдачи».

В какой-то момент, когда он остался с Ельциным с глазу на глаз, тот предложил ему приватизировать государственную дачу на Рублево-Успенском шоссе. Яковлев поблагодарил, но отказался. Кстати, никто из других, кому делались такие предложения, отказываться не стал. Само обладание гектаром земли на Рублевке (были варианты и с куда большей площадью) автоматически делало человека долларовым миллионером.

Доживал Александр Николаевич на скромной дачке в поселке Академии наук — строил он ее на собственные сбережения и не один год.

23 декабря почти весь день ушел на окончательные переговоры о завершении деятельности союзных структур. Вот как об этом написано в книге Н. Андреева «Жизнь Горбачева»:

Так случилось, что Яковлев свидетель не только начала, но и конца карьеры Горбачева. Александр Николаевич был вроде как понятым при передаче власти от М. С. к Ельцину.

Конституция не предусматривала возможности роспуска СССР. Потому на ходу рождалась процедура — от передачи ядерного чемоданчика до объявления об отречении.

Передача власти продолжалась более восьми часов. Как вспоминает Яковлев, разговор деловой, взаимоуважительный. Спорили, но без раздражения. У Яковлева мысль: эх, если б они раньше начали сотрудничать на таком уровне взаимопонимания! […]

В какой-то момент М. С. отлучился по естественной надобности. Яковлев предупредил Ельцина: его подстерегает опасность повторить ошибку Горбачева, когда информационное поле захватил КГБ — только Крючков снабжал его информацией. Ельцин сказал, что намерен создать несколько каналов информации. Как потом оказалось, из этого намерения ничего не вышло. Спецслужбы — и прежде всего Коржаков — прочно захватили каналы информации Президента России в свои руки.

Беседа закончилась. Пошли перекусить. За столом М. С. почувствовал себя плохо. Ушел — теперь уже в чужую для него комнату отдыха. Яковлев и Ельцин посидели с часок, выпили, поговорили по душам[371].

«По душам», в частности, означало еще и то, что в какой-то момент Борис Николаевич, расчувствовавшись, пообещал немедля выпустить свой президентский указ, в котором будут означены особые заслуги Яковлева перед демократическим движением и меры по его материальному обеспечению: дача, лечение, автотранспорт и пр. Разумеется, наутро Ельцин об этом благородном порыве напрочь забыл.

Проводив Бориса Николаевича, Яковлев вернулся к президенту СССР. Тот лежал на кушетке, в глазах стояли слезы: «Вот видишь, Саша… вот так…»

У Яковлева перехватило горло. Возможно, он первый раз увидел Михаила Сергеевича без всякой игры. Как мог, старался утешить друга.

Мне до слез было жалко его. Душило чувство, что свершилось нечто несправедливое. Человек, еще вчера царь кардинальных перемен в мире и в своей стране, вершитель судеб миллиардов людей на Земле, сегодня — бессильная жертва беспощадного каприза истории.

Он попросил воды. Затем захотел остаться один[372].

Через два дня Горбачев выступил по телевидению — трансляция велась прямо из его кремлевского кабинета — с обращением к гражданам переставшего существовать СССР и ко всему миру. Это было его отречение.

Сразу после того, как он закончил, над первым президентским корпусом стал медленно опускаться красный флаг Союза Советских Социалистических Республик.

После ухода из Кремля наш герой некоторое время продолжал оставаться рядом с Михаилом Сергеевичем, став вице-президентом основанного им Горбачев-Фонда. Но это сотрудничество длилось лишь до осени 1992 года. Поводом для очередного разрыва стала полученная им информация из Генеральной прокуратуры о том, что президент СССР не только знал о прослушке КГБ в отношении Яковлева, но и санкционировал ее.

Кроме того, Александр Николаевич был явно неудовлетворен той ролью, которую ему отвели в фонде: сам Горбачев беспрерывно путешествовал по миру, получал очередные награды, выступал с лекциями, словом, вел себя как главный герой канувшей в лету перестройки, а вице-президента оставлял «на хозяйстве», поручая ему всякую рутину, черновую работу.

А вот Б. Н. Ельцин, кажется, был доволен тем, что этот дуэт распался. Он сразу предложил Яковлеву возглавить созданную 2 декабря Комиссию при президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий. Год спустя с подачи Егора Гайдара сделал его исполняющим обязанности руководителя телерадио-компании «Останкино» и главой Федеральной службы по телевидению и радиовещанию.

Судя по его собственным записям, с телевидением у Яковлева не очень заладилось. Он попал в совершенно чуждую для него среду, где, с одной стороны, надо было ежедневно решать безумное число всяких чисто производственных и даже технических проблем, а с другой — взаимодействовать с непростым творческим коллективом. Дело осложнялось еще и тем, что его приход в «Останкино» совпал с приходом туда же шоу-бизнеса, что означало яростную борьбу за рейтинги, рекламу, деньги. А поскольку деньги были большими и даже очень большими, то Александр Николаевич с его прежними представлениями о медиа очень скоро почувствовал себя неуютно и даже хотел подать в отставку.

Он внимательно следил за тем, что пишут газеты. [Из архива Л. Шерстенникова]

Но не подал, как в свое время тянул с выходом из КПСС. Авось образуется…

Команды единомышленников он не создал, увольнял в основном не тех, кто занимался крупными аферами и мешал ему выстроить «правильный» госканал, а всяких корреспондентов, редакторов и