Винитар стоял посреди маленькой комнаты, заложив руки за спину, и молча смотрел на Волкодава. Лежавший перед ним мужчина выглядел так, что краше в гроб кладут. Лекарь, приставленный ходить за ранеными, только удивлялся звериной живучести венна. Одна из стрел, попавшая в грудь, прошла совсем рядом с сердцем. По счастью, стрела была бронебойная. Она проткнула венна насквозь, но узкий гранёный наконечник обширной раны не причинил. Волкодав смотрел на Винитара глубоко запавшими мутными серо-зелёными глазами в чёрных кругах синяков, какие бывают от сильного удара по голове. А на животе у него сидела летучая мышь. Человек с летучей мышью, которого видели на Светыни незадолго перед тем, как…

– Ты что-то хотел сказать мне, телохранитель? – ничем не выдав себя, спросил Винитар. Он говорил по-веннски. Он хорошо знал этот язык.

– Ты кормишь меня у себя в доме, – сказал Волкодав. Он хотел кивнуть на подносик с едой, но стоило шевельнуться, как вновь окатила дурнота хуже всякой боли. Он передохнул, собираясь с силами, и докончил: – Я убил кунса Винитария, твоего отца.

Тому, кто пытается заслониться от мести, причащаясь одного хлеба с мстителем, незачем называться мужчиной.

Винитар выслушал его, не показав удивления, и кивнул головой.

– Да, это так, – сказал он, помолчав. – Ты убил его, и притом ночью, в чём немного достоинства. Однако на грабителя ты не очень похож…

Волкодав ответил:

– Люди называли нас Серыми Псами, Винитар.

Молодой кунс владел собой, как подобает вождю. Он не переменился в лице, только синие глаза потемнели, точно океан в непогоду. Он довольно долго молчал, потом проговорил:

– Значит, правы были те, кто советовал отцу истребить вас всех до единого.

Волкодав упрямо ответил:

– Может… правы были те… кто советовал ему… совсем нас не трогать.

Винитар впервые повысил голос:

– Не тебе судить моего отца! – Потом добавил потише: – И не мне.

Волкодав промолчал. Он свой приговор Людоеду уже вынес. И выполнил.

Сегван пересёк комнату и встал у окна. Волкодав со своей лавки не видел его, но мог вообразить, как тот незряче смотрит в мокрые сумерки. Наконец Винитар спросил:

– Как умер отец?

Волкодав устало прикрыл глаза.

– Он хотел схватить оружие… Я пригвоздил его копьём к стене… Он умер, когда горел замок.

Кожаные сапоги резко скрипнули – Винитар обернулся:

– Ты не дал ему поединка?

– Нет.

Оба тяжело замолчали. Бесполезно было спрашивать Серого Пса, почему он не дал поединка палачу своего рода. Бесполезно было напоминать Винитару, что Людоедом его отца прозвало собственное племя, островные сегваны. Бесполезно было вообще что-то говорить. Кровную месть разговорами не совершают.

– За тобой право, – тихо сказал наконец Волкодав. – При тебе меч…

Его собственный меч висел на стене, в ногах ложа.

Винитар отошёл от окна и встал так, чтобы Волкодав мог его видеть.

– Считай, венн, что на этот раз тебе повезло, – проговорил он глухо. – Ты вёз ко мне невесту, и Дунгорм утверждает, будто ты не единожды защищал её от убийц. Те, кто был с тобой у моста, превозносят тебя до небес и в один голос клянутся, что моя невеста была бы сейчас в Препоне или того хуже, если бы не ты. Они говорят, ты до последнего защищал её и отдал ей свою кольчугу. Честно говоря, Аптахару я верю больше, чем боярину галирадского кнеса. Аптахар меня вырастил. Он хотел смешать с тобой кровь. Я слишком дорого ценю свою честь, чтобы после этого убить тебя, как ты заслуживаешь, хотя бы даже из мести. Поэтому ты будешь есть мой хлеб и уйдёшь из моего дома живым. Но ты знай, что мы с тобой ещё встретимся.

Он отвернулся от Волкодава и вышел, без стука притворив за собой дверь. Почти сразу дверь снова раскрылась, и в комнату вернулась Эртан. Воительница подсела к Волкодаву и стала поить его молоком через высушенное утиное горлышко, потому что приподнять голову он был не в состоянии. Волкодав брал хлеб левой рукой: правая оказалась сломана, он только сейчас попробовал пошевелить ею и с удивлением обнаружил лубок.

Венн не осилил всего, что пыталась скормить ему Эртан, и девушка размочила остатки хлеба в молоке для Мыша. Жадный зверёк пристально следил, как она готовила для него любимое лакомство. Потом нетерпеливо сел ей прямо на руку, перебежал на поднос и окунул мордочку в блюдце.

Прошло три седмицы. За это время у Волкодава не по одному разу побывали все ратники: и сольвенны, и вельхи, и сегваны. Не появлялся только Аптахар, и венн понял, что Винитар всё ему рассказал. Волкодав был даже благодарен за это молодому сегвану. Разговор с Аптахаром обещал быть тягостным, ведь он как-никак считал старшину своим другом. До недавнего времени.

Через три седмицы Волкодав, качаясь от слабости и хромая на обе ноги, выбрался во двор замка и впервые как следует огляделся кругом. Эртан и лекарь в один голос внушали ему, что он слишком рано сполз с лавки. Волкодав и не спорил. Просто ему не нравилось в крепости. Все внутренние помещения были сухими и тёплыми: одни обогревались очагами или печами, другие – с помощью хитроумно проложенных дымовых труб. Тем не менее отовсюду исходил запах камня, и собачье обоняние Волкодава улавливало его безошибочно. Днём от него ещё можно было как-то отвлечься. Но по ночам, когда ничто не беспокоило, венну снились каторжные подземелья.

Не дело жить человеку, нагромоздив у себя над головой тысячи пудов враждебного камня! Совсем не то в доброй веннской избе, которую сложили из неохватных брёвен лет этак триста назад, при живых внуках прародителя Пса, и которая ещё столько же простоит себе и людям на радость, не нажив ни пятнышка гнили… Там и воздух совсем другой, и Домовые в подполе. Там любая хворь сразу отвяжется. А здесь, того и гляди, от заусенца помрёшь.

Замок Стража Северных Врат был искусно врезан в крутой склон. Смелые зодчие частью изваяли его стены прямо в утёсах, частью сложили из их же обломков. Надо думать, издали крепость трудновато было различить на фоне громоздящихся скал; она лишь постепенно проявлялась при приближении, вырисовываясь в каменном хаосе строгостью законченных очертаний. Замок господствовал над горным ущельем – одним из тех считанных, что связывали с внешним миром страну Велимор. Со стен была хорошо видна чёрная горловина, переходившая, по слухам, в тоннель, миновав который,