– Мой разум – дом с множеством комнат. Места хватит всегда.

Пинки удивленно покачал головой:

– Я никогда не говорил, какое ты кошмарное существо?

– Не более кошмарное, чем необходимо. Такие уж сейчас времена.

Пинки кивнул в сторону консоли:

– По этим показаниям можно понять, как ведет себя наша новая игрушка? А то я чувствую себя точно собака, которой показывают иероглифы.

– Что-то рождается. Что-то ищет к нам путь. Думаю, через несколько минут мы получим некоторое представление о том, что оно собой представляет и что мы можем с его помощью сделать.

– И когда это случится, ты поймешь, как быть дальше?

– Принцип работы инкантора лежит за пределами даже моего понимания. Но набор команд, с помощью которых его можно применить, не так уж сложен.

Зная, что никакие мои слова или действия не ускорят начавшийся процесс, я заставила себя переключиться на более насущную проблему – наш отлет с Харибды. Воспользовавшись всеми активными и пассивными датчиками, я просканировала разрежающиеся слои атмосферы над нами и пространство в ближайших окрестностях орбиты. Меня больше не волновало, что таким образом я во всеуслышание сообщаю о нашем присутствии.

– Есть одна вещь, которая всерьез меня беспокоит, – сказал Пинки.

– Только одна?

– У гнездостроителей имелось это оружие. Но что-то помешало им воспользоваться.

– Они им пользовались. Но весьма скупо.

– И по какой же причине?

– Думаю, со временем мы это выясним. Но именно со временем. Мы с тобой видели, как гасли огни. Мы следили за тем, как переставали летать корабли и замолкали планеты. Мы наблюдали, как один за другим умирали очаги цивилизации. Для нас наступили сумерки. Сейчас наше возможное будущее – лишь несколько жалких столетий, и то если очень повезет. Но инкантор дает возможность изменить путь, по которому пойдет наша история. Этот путь может быть лучше или хуже, но нет сомнений, что он будет иным. А если века спустя мы поймем, что применение инкантора вызвало те или иные последствия, то достойно встретим их и заплатим за наши действия. Но мы будем жить, а это лучше, чем любая альтернатива.

После некоторой паузы свин понимающе, хотя и не вполне убежденно, кивнул:

– Старик наверняка считал бы так же.

– А ты?

– Думаю, пытаться выиграть время – вполне по-человечески.

– Так было всегда.

– Но ведь одного инкантора вряд ли хватит?

– Их будет больше, – ответила я. – Сидра все подготовила. Везде, где бывала, она велела «Косе» оставить своего рода семена, из которых за счет окружающей материи вырастали производственные модули вроде того, в котором мы создали гипометрическое устройство. Сидра оставила эти семена на Хеле, в Солнечном Доле, на Йеллоустоне – повсюду, где могли оказаться союзники, способные ими воспользоваться. Все, что требовалось этим модулям, – ждать прибытия образцов инкантора. И теперь нам нужно только передать их по назначению.

– Кто-то ведь должен знать, что делать, когда появятся образцы.

– Такие люди есть. Об этом Сидра тоже позаботилась, – сказала я.

Работа гипометрического устройства близилась к завершению. Метания машины замедлялись, раскрывались лопасти, и все странное сооружение распадалось, будто в замедленной съемке взрывающейся бомбы. Пока «Коса» скрывалась в атмосфере от волков, наверняка столь же хорошо знавших о нас, как и мы о них, но все еще сомневавшихся, стоит ли нападать, пока мы внутри Харибды – ну куда еще может отправиться человеческий кораблик, кроме как обратно в космос? – я оставила Пинки в рубке управления, снова надела скафандр и направилась в камеру, где находилось устройство. Возможно, я поступила несколько опрометчиво, но мне хотелось увидеть собственными глазами результат наших трудов в первые мгновения его существования.

Гипометрическая машина разделилась на составные части, которые теперь выглядели как блестящие декоративные многогранники на стенах камеры. Там, где прежде находилась основная ее масса, теперь парил инкантор.

Описать его словами я не в силах. С некоторой уверенностью могу лишь сказать, что он занимал пространственный объем определенных размеров и формы – нечто вроде цилиндра диаметром метра три и длиной двадцать. Он оказался меньше, чем я ожидала, но интуиция подсказывала, что понятия размера и формы в отношении инкантора не вполне надежны. Это был артефакт из слоя реальности, не вполне совпадавшего с нашим. То, что я видела, – или то, что мне представлялось, – было лишь тенью или проекцией реальной сущности, истинная форма которой оставалась непостижимой. Я могла бы отправиться к жонглерам, чтобы те изменили пределы моего восприятия, но тогда лишилась бы возможности объяснить или описать увиденное кому-либо еще, даже по каналам мысленного обмена сочленителей.

Что я могу сказать в точности? Инкантор испускал свечение – близкое к пурпурному, состоявшее из красных и голубых фотонов. Откуда они исходили и какие темные сделки пришлось заключить, чтобы не нарушить бухгалтерию Вселенной, – это оставалось для меня неизвестным. Я вдруг поняла, что не могу отвести взгляда от бескрайних глубин этого света, от манящих, меняющихся и многослойных тайн инкантора. Внутри его виднелись какие-то детали, проблески структур и компонентов, намекавшие на разумную организацию. Но я не могла достаточно долго удерживать в поле зрения одну из его частей, чтобы соотнести ее с другой. В глазах мутилось, мысли закручивались, будто ленты Мебиуса, и я вдруг сообразила, что перестала дышать.

Глубоко вздохнув, я отвернулась от инкантора. Он был завершен, и я знала, что с ним делать. Но в мою задачу не входило восхищаться им или пытаться его понять.

– Мы готовы? – спросил Пинки, когда я вернулась к нему.

– Готовы.

Мы покинули последние слои атмосферы. Под нами внутри Харибды сверкнул энергетический импульс, – судя по всему, гнездостроители все-таки ушли чересчур глубоко.

А затем мы развернулись навстречу волкам. И я приготовилась к схватке.

Николя выдвинула кухонный стул, приглашая меня сесть. Она была старше, чем я ее помнил, но не настолько, чтобы я не смог ее узнать. В чем-то годы ее пощадили, в чем-то не очень, но былая терпимость, к которой я столь часто призывал, никуда не делась, она проглядывала сквозь морщины и иные физические изъяны.

– Я никогда о тебе не забывал, – сказал я.

– Мы тоже, – ответила уже сидевшая Викторина.

Из ребенка она стала женщиной, примерно такого же возраста, как и Николя, когда мы с ней познакомились в наш первый год в Солнечном Доле, – хотя я все еще видел девочку, прячущуюся за многими слоями нелегкого жизненного опыта. Слои эти в чем-то походили на бронеткань «Косы» – они столь же плотно облегали Николя, повторяя все черты. Горе, печаль, гнев, отчаяние, надежда, тоска, разочарование. И снова надежда, снова отчаяние – они