следующим образом: каждый вытягивал из стога как можно больше соломы и все падали в кучу и покрывались соломой. Каждый старался залезть в серединку кучи. Спали 20 минут, потом кто-нибудь будил всех и начинали танцевать, чтобы согреть онемевшие члены. Потом опять падали в кучу и спали еще 20 минут. А иногда из-за боя совсем не спали.

Батарея стояла в низине недалеко от стога, полускрыта от глаз противника. Окопы были от нас в ста шагах. Мы испытывали чувство голода и жажды. Есть было нечего, а вместо воды ели снег. Мои валенки приобрели громадное значение. Под английскую шинель я напихал соломы на грудь и на спину и стянул ремнем, чтобы не вываливалась. Понятно, все эти дни не раздевались и не мылись. Вшей хоть отбавляй.

Красные стянули громадные силы, не считаясь с потерями. Артиллерия их гудела день и ночь. Снаряды с визгом проносились над нашими головами. Атаки следовали одна за другой. Я был свидетелем, как целая бригада красной конницы атаковала окопы и вся погибла на проволоке. Они не отступали, кричали и махали шашками, а их косила наша картечь и пулеметы. Наши смеялись над красными, но меня это испугало. С войсками, которые гибнут, но не отступают, они нас прорвут рано или поздно. Казалось, что красные кавалеристы были или пьяны, или под наркотиками.

Мы все стали нервничать. Я видел, как Обозненко «кланялся» пролетающим снарядам, чего он никогда не делал. Были потери и у нас, и у конно-горной. Раз нашей кавалерии пришлось загонять нашу же пехоту обратно в окопы, которые она хотела покинуть. Тоже нужно их понять. Бессменно сидеть под сильным огнем, в мороз, без пищи — можно впасть в отчаяние.

Было несколько линий окопов, и иногда мы все же меняли позиции и отходили на следующую линию. Очевидно когда красная артиллерия разбивала проволоку и окопы. Но перемена позиции не вносила долгого облегчения. Красные подходили и подвозили артиллерию, и атаки снова начинались.

Как-то ночью я почувствовал, что меня теребят за ногу. Я поднял голову. Один из солдат моего орудия, приложив палец к губам, манил меня. Обеспокоенный, я последовал за ним. Вдалеке от всех, в дыре, солдаты моего орудия сварили суп из снега и барана, которого они достали кто их знает как и где. Варили они суп в ведре, из которого поили лошадей, не очень чистого, но ах как он был вкусен, этот суп! Черпали по очереди ложкой из ведра. Я был очень тронут тем, что мои люди не стали есть без меня, а позвали. Обыкновенно в такие трудные моменты люди становятся эгоистичными. Я почувствовал дружескую связь с моими людьми, и это чувство было приятно.

Малый подвиг

Мы собирались отступить на новую позицию. Полковник Шапиловский позвал меня.

— Поручик Мамонтов, я даю вам приказание найти еды для батареи. Мы голодаем.

— Слушаюсь, господин полковник, но скажите, где я должен ее искать?

Жестом руки я указал на пустынную равнину.

— Это ваше дело. Купите, украдите, ограбьте, делайте что хотите, но достаньте нам еды. Вот все деньги, которыми располагает батарея. Тут 200 тысяч. При обесценении денег это немного, но больше у меня нет. Идите и не возвращайтесь без еды. Это приказание.

Это была трудная миссия. Я сел на Андромаху, взял двух солдат с собой и отправился сам не зная куда. Как богатырь в старой былине. Немного дальше был довольно большой хутор. На дворе расположились кавалеристы. Я обратился к хозяину хутора. Он безнадежно махнул рукой:

— Вы же видите, что творится!

Я видел и понимал. Но вдруг я увидел громадную свинью.

— Продай мне свинью. Все равно ее у тебя заберут, а я дам тебе деньги.

— Не хочу я ваших денег. Они больше не имеют цены. Это единственная свинья, которая у меня осталась.

— Посмотри, свинья ранена, она все равно сдохнет.

Свинья была действительно ранена пулей, но очень легко. Я нарочно преувеличивал.

— Нет, нет. Не хочу.

Ситуация была нелегкой. Что тут поделаешь? В этот критический момент я получил помощь… от красных. Да. Они стали обстреливать хутор шрапнелью. Я заметил, что крестьянин обалдел от страха. Нарочно я еще увеличил его панику. Мы-то на шрапнели едва реагировали, так привыкли.

— Ты видишь, что все пропало! По крайней мере, ты сохранишь деньги. — И почти насильно я втиснул пачку денег ему в руку.

Теперь я стал владельцем свиньи. Но нужно было еще ее взять и охранить от притязаний кавалеристов. Это вовсе не было просто. Свинья очень резво бегала. Я попросил у кавалериста одолжить мне винтовку, чтобы пристрелить свинью, и промазал в двух шагах. Свинья от меня, я за ней, кавалерист за мной, чтобы отобрать винтовку. Потому что пули начали свистеть кругом, и наши отходили. Надо было торопиться. Кавалерист взял свою винтовку и пристрелил свинью. Один из моих солдат перерубил ее шашкой надвое, потому что поднять ее целиком было бы невозможно — она была громадная.

Я послал одного из моих людей за повозкой, но было уже слишком поздно. Мимо хутора уже шли рысью последние повозки и пули зачастили. Неужели бросим свинью? По счастью, я увидал удиравшую нашу дивизионную кухню. Я вскочил на Андромаху и погнался за ней. На мое приказание остановиться и заворачивать повар не реагировал и продолжал нахлестывать. Тогда я вытащил револьвер, и это сразу помогло. Я привел кухню к свинье, и общими усилиями мы ее погрузили и удрали почти самыми последними. Уже закрывали колючую проволоку рогатинами. Мы отыскали батарею. Я поставил своих двух людей сторожить свинью, а сам явился к Шапиловскому.

— Господин полковник, я нашел свинью.

— Какого размера?

— Громадная.

— Браво. Я же знал, что вы