камчадалов, главные недуги, их постигающие, происходят от напущения врагов; причиняют их бесы, живущие по березникам и ракитникам в то время, когда кто кусты те по незнанию рубит[144]. Чуваши говорят, что недуги – это неодушевленные существа, насылаемые недоброжелателями; их могут изгонять только йомзи – шаманы[145]. В Полинезии новогебридцы приписывают болезнь тому, что кто-нибудь сжег извержения страдающего[146]. Жители острова Ванкувер тоже приписывают болезни козням врагов[147]. Г-жа Эрминия Смит сообщает весьма характеристичный случай колдовства у ирокезов. Мэри Джемисон захворала грудной болезнью, решила, что она испорчена, и обратилась к шаманам, которые наложили вытяжные пластыри, облегчившие боли. Она увидела тогда собаку, представившуюся ей во сне, и просила друзей застрелить ее, но это не удалось. Потом к ней пришел кот, незримый для других. Когда она выздоровела, то один соплеменник, обвинявшийся в колдовстве, заболел тою же болезнью и, как говорили индейцы, теперь умирает[148]. В Африке вера в чары врагов достигла таких размеров, что составляет общенародное бедствие. Число жертв этого заблуждения громадно, так как колдун, испортивший человека, предается сначала ордалии [т. е. «божьему суду». – Ред.], а потом смерти. В стране Угого колдунов жарят на огне и в случае признания убивают; часто они сами убеждены в своих таинственных знаниях и для поддержания репутации сознаются в небывалых преступлениях[149]. У племени сонго, в юго-западной части бассейна реки Конго, это суеверие так распространено, что проявляется в самых незначительных случаях. Один туземец обвинил, например, носильщиков путешественника-шютта, что те колдовством произвели у него боль в большом пальце ноги[150]. Племена дуалла и бахвири постоянно заняты разбирательством процессов о колдовстве. Если кто-нибудь заболеет или умирает, то непременно он испорчен; даже когда смерть последовала от змеи, крокодила или леопарда, то эти животные были очарованы и считаются только орудием нанесения вреда. Обвиненный должен выпить отвар из стружек ядовитого дерева; если наступившая рвота освободит его от яда, то это служит оправданием, в противном случае несчастная жертва предрассудка умирает или от действия яда, или же от руки убийцы. Преследование колдунов свирепствует с особенной силой на нижнем течении реки Конго[151]. У многих африканских правителей обвинения в волшебстве являются даже политическим орудием. На юге Америки, у патагонцев, подобное же убеждение служит, как и в Африке, предметом многих беспокойств и обвинений; по словам Местерса, всякий может быть заподозрен в колдовстве, и нередко умирающий сам называет виновника своей смерти[152]. У австралийцев существует подобный же обычай, и там умирающий, убежденный, что волшебство и наговоры были причиной его болезни, указывает своим соплеменникам, сколько следует убить членов враждебного племени, или же намечает прямо известного человека. Если покойник сам не назначил виновных, то его соотечественники для определения убийц прибегают к различным средствам, напр., наблюдают, в каком направлении первый кузнечик, переползший через могилу, пойдет дальше. Отыскав племя, на общем совете сограждане умершего решают, кого именно следует убить[153].

Своеобразные представления о душе и ее загробной жизни, господствующие в умах нецивилизованных народов, имели громадное влияние на весь склад их миросозерцания и дальнейшее развитие их нравственно-религиозных воззрений. Из всех явлений в жизни души за гробом одно имеет великое значение для малокультурных людей – это вера в привидения, т. е. в появление мертвецов с того света среди живых. Эта вера в качестве пережитка из времен седой старины не забывается многими даже среди высокообразованных обществ, будучи источником весьма осязательных галлюцинаций, она, в глазах диких людей, не поддерживаемых никакими знаниями для критической проверки видений, весьма часто очень рельефных в своем проявлении и притом вызванных психофизиологическими процессами патологического характера, особенно деятельными среди детей природы, служит сильным аргументом в пользу возможности сношений с обитателями загробного мира и поддерживает тот страх пред покойником, который с непреодолимой силой властвует над умом малокультурного человека. Особенный ужас и постоянные опасения возбуждают среди австралийцев тени порочных людей, в течение года после смерти блуждающие по земле, пугая всех встречающихся[154]. Кранц с наивной верой рассказывает о встрече одного эскимосского мальчика с тенью своей покойной матери и прибавляет, что слова мальчика были подтверждены многими его соплеменниками[155]. В рассказе о приключении с привидением одного алгонкина весьма хорошо выражается верование всех американских индейцев в реальность подобных видений. Однажды в сумерках этот дикарь проходил мимо кладбища, где были похоронены его родственники, держа в руках котелок с виски, и увидел, благодаря возбужденной фантазии, духов двух родственников, которые сидели между могилами. Он не мог решиться расстаться с драгоценным напитком, сделал мертвым возлияние и поспешил удалиться с кладбища. Один из духов погнался за ним и настиг непочтительного родственника. Защищаясь от преследователя, индеец обхватил его руками, но оказалось тогда, что он держит в объятиях большой пук соломы, в который превратился исчезнувший дух[156]. Привидения являются не только одиноким странникам, но и целым обществам охотящихся индейцев, как это видно из одного рассказа сиу-тетонов[157]. В Алтайских горах выходцы с того света являются иногда к своим живым родственникам, и урянхайцы прекращают такие посещения только благодаря особым молитвам своих духовных; в противном случае тот, кого посещает покойник, должен заболеть и даже умереть. Эти привидения называются аза. Душа покойного шамана кама, бродящая и являющаяся живым, называется аза-пук[158]. У бурят в Сибири[159] и у каренов в Бирме[160] существуют целые разряды душ умерших, являющихся в той или другой степени вредными существами. Они составляют уже переход к духам самостоятельным, которые в качестве страшных и уродливых привидений не имеют уже ничего общего с отдельно блуждающими душами умерших. К такого рода привидениям принадлежат Мотаку у мапаосов в Бразилии – чудовище с вывороченными назад ногами[161], великан Курункап и карлик Гоаязи у чрезвычайно суеверных паравильянов в той же стране[162]. Привидения представляют разряд духов, весьма слабо отличающихся от враждебных живому человеку душ умерших, с одной стороны, и от бестелесных существ или духов, не имеющих никакого отношения к покойникам – с другой. Они составляют, таким образом, переходную форму в процессе образования из представления о душе человека другого, более отдаленного, представления о различного рода духах.

Вера в духовные существа, владеющие миром во всем многообразии его явлений, составляет сущность миросозерцания низших рас. Анимизм, столь хорошо разработанный Тайлором в его «Первобытной культуре»[163], господствует безгранично на той ступени развития естественной религии, которую Тиле считает в своей морфологической классификации религий самой ранней и грубой формой религиозного