и начал было разочаровываться в жизни, но тут мне попались книги по криминалистике, и я думал, как бы я совершал идеальные преступления, чтоб не оставлять следов. Но из меня бандита бы не вышло, хотя и хотелось бы очень. В возрасте семнадцати лет моя мамочка, обеспокоенная моим увлечением эзотерикой, отвела меня к психиатрам, проверить, нормальный ли у меня чердак. Ей психиатры ответили: это умнейший человек, с каким нам когда-либо приходилось общаться. Но очень своеобразный – он начисто, то есть абсолютно, лишен агрессии, что даже странно. Это была правда. Соревнования по борьбе я не выигрывал, потому что, во-первых, мне это было смешно, во-вторых, мне не хотелось делать другому мальчишке больно. Я какой-то был не в меру сострадательный и жалостливый, как Франциск Ассизский. Червяков собирал дождевых с асфальта, козявок тонущих из воды вытаскивал, бродячую живность подкармливал. Агрессию потом приходилось в себе взращивать, но я до сих пор не люблю конфликты и насилие, хотя уже немалый опыт говорит, что насилие и мордобой часто наилучший способ решения проблем со многими людьми.

Так сложилось, что я во многом был предоставлен сам себе, от бабок я только впитывал старорежимные манеры и любовь к антиквариату. Книжек в доме было полно, но читал я выборочно: про криминалистику, про разведчиков, про путешествия, а также Бальзака, потому что мне он оказался глубоко созвучным. Русская классика на меня, человека радостного, производила тягостное впечатление, от неё веяло какой-то тоской, депрессией и безнадёгой. Я любил только “Одесские рассказы” Бабеля и “Двенадцать стульев” с “Золотым телёнком”, потому что тамошние герои знают, чего хотят, и идут к своей цели. В этом отношении я даже перечитывал “Как закалялась сталь”, хотя и не нравился мне пролетарий Павка Корчагин, но его воля к победе мне импонировала. И, ясное дело, я любил Стругацких и Ефремова за жизнеутвердительность, и Станислава Лема любил за всё. К слову, я вовсе не удивился, когда узнал, что Лем вовсе не поляк.

Впервые мне включила мозги на рабочую мощность моя школьная учительница по русскому и литературе Бетти Борисовна. Очень умная еврейская женщина, она во мне разглядела, как она выразилась, ведьмоватость. До сих пор обдумываю, что бы это значило. Про ведьмаков и прочую интересную нежить мне всё хорошо известно с ранней юности, ибо отец мне подарил в 1980 году на четырнадцатилетие самиздатовскую версию книги некоего А. Лиханова “Скрижали мага”. Это была перепечатка издания начала XX века, когда российские образованные слои ударились в мистику. Книжка была про одну из йог, а никакая йога мне никогда не нравилась, я с детства считал, что лучший путь самопознания и самосовершенствования – это женщины, карты, азартные игры, алкоголь и табак (по крайней мере для меня, я никого к этому не призываю и не пропагандирую, это просто мой путь, а у каждого свой – кому ЗОЖ, кому фитнес, кому пауэрлифтинг, а вот мне больше по душе такое). С эзотерикой и непознанным я и так уже был знаком, вышла уже в 1971 году книжка Владимира Мезенцева “Когда появляются призраки”, ещё выходила какая-то белиберда про всякое необъяснимое. Не знаю, откуда, но мне всё про это было понятно каким-то нутряным пониманием. И тут моя Бетти Борисовна мне говорит о ведьмоватости. Возможно, она уловила мою способность предчувствовать некоторые события, или проницательность в некоторых вопросах. Но она начала беседовать со мной, спрашивая, что я думаю. Началось с литературных персонажей, почему какой-то герой поступил таким-то образом. Потом она начала водить нас в кинотеатр “Наука и знание” на Арбате, где нам показывали итальянское и французское кино, всю Новую волну. Она меня спрашивала: почему у Бергмана часы без циферблата? почему герой выходит завернутым в белую простыню? чего хочет Сталкер на самом деле? Она добивалась от меня эмпатии со включением мозгов: сначала проникнуться ситуацией, втиснуться в шкуру героя, посмотреть на него глазами автора, а потом собранные ощущения перевести в слова, или, скажем так, цвет перевести в музыку, а возникшие чувства и переживания перевести в слова, и эти слова выстроить в осмысленные фразы, чтобы точно описать неописуемое. Она учила подмечать детали. Она учила соотносить новые явления с уже имеющимся у нас подростковым жизненным опытом. Я без конца отвечал на вопросы: что бы это значило? к чему это может привести? как бы я поступил на месте этого человека? зачем художник поставил свечу? почему это герой бросил героиню, что послужило причиной конфликта? зачем он это сказал? имел ли он в виду то, что говорил, или вводил в заблуждение? если да, то с какой целью, на что он провоцировал другого человека, на какую мысль или поступок? и так далее.

Есть много лажовых способов, которые вам будут пытаться продать, уверяя, что вы от этого поумнеете. Универсального способа поумнеть нет. Надо думать, думать с напряжением, и подключать воображение. Я у себя в домашней библиотеке в те же годы нашёл книжку Алигьеро Тонди “Иезуиты”. Там он описывает, как иезуиты готовят кадры и как они проходят всякие практики, которые бы нынче назвали тренингами. В основе тех тренингов лежали опыты основателя Ордена иезуитов Игнатия Лойолы, описанные им в книге-наставлении “Духовные упражнения. Духовный дневник”. Суть упражнений – воссоздание в воображении ситуаций, которые надо пережить, но так, чтобы это стало реальным духовным опытом, привело к катарсису, внутреннему преображению и очищению через страдания или очень сильные переживания, полученные в этом опыте воссоздания гиперреальности. У Лойолы были воссоздаваемы библейские сцены, причём от учеников требовалось представление страстей Христовых в мельчайших подробностях, и надо было буквально вжиться в шкуру Христа, перенести вместе с ним все побои и смерть на кресте, испытать все его переживания как собственные, ну и вообще всё следовало пропустить через свой личный опыт. Результат иезуитских методов воспитания – самые совершенные мозги, самая лучшая система образования, самые эффективные деятели.

Если перед вами встаёт вопрос или проблема, которую вы не знаете, как решить, думайте следующим образом: отчего возникла эта проблема? кто мне её создал? зачем? каким бы я хотел видеть её решение? что есть решение проблемы – действие, бездействие, обходные пути? какие ресурсы нужны для решения, и есть ли они у меня в наличии? кто может помочь и на каких условиях? и так далее. Собственно, ум и есть способность оценивать явления или вещи, проникать в их суть и использовать себе на пользу или во вред своим врагам. Вершина ума – это еврейская мудрость,