Был вечер, мои унтер-офицеры вынесли мой багаж, нагрузили на извозчика, и мы дружески расцеловались, пожелав «счастья» в жизни… В Ростове обосновались мои родители, к ним-то я и держал путь… Я уже знал о ситуации в городе и в Донской области, и на следующий день я посетил моего однополчанина Алекс. Ликушина, коренного ростовца, и мы решили записаться в отряд полковника Симановского, который сформировался в Госпитальном городке на окраине Ростова. Нас встретил сам полковник Симановский и его помощник, Георгиевский кавалер штабс-капитан князь Чичуа[9], они обрадовались нашему приходу. Полковник Симановский смеясь сказал: «Вот еще двое…» – и познакомил нас с фельдфебелем роты штабс-капитаном Садовень[10], который, указывая на койки, прибавил: «Размещайтесь, господа». Так началась моя служба… Родине!

Первое, что бросалось в глаза в Ростове, – это масса офицерства, повсюду в городе, в театрах, синема, на балах и особенно на тротуарах… Веселился наш брат офицер… и никто не собирался внять призыву генералов Алексеева и Корнилова. Через два дня пребывания в казарме нас троих офицеров с винтовками послали в здание градоначальства на Таганрогском проспекте в караул. Происходила регистрация находящихся в Ростове и окрестностях господ офицеров. Пришла такая масса, что пришлось разделить регистрацию по буквам, и вот тут-то я увидел отношение офицеров к нам, добровольцам. Мы наводили порядок, наши золотые погоны и винтовки на ремне вызывали смех и улыбки. Всем выдавали анкеты: чин, полк и фамилия, и главный вопрос: «Поступаете ли в Добровольческую армию?» Если нет, то предлагалось покинуть пределы Донской области. Результаты были плачевны, так как никто в армию не вступал, и впоследствии выяснилось, что около 17 тысяч офицеров прошли этот контроль! Вот тут и сказались солидарность и патриотические чувства российского офицерства… Спрашивается, какой был бы результат, если бы хотя половина зарегистрированных последовала за Корниловым в поход?

Ведь нас было приблизительно 6 рот боевого состава, остальное обоз! Генерал Марков, обращаясь к офицерам, говорил: «Господа, вы меня знаете, я был начальником штаба фронта, водил массы войск в бой, а ныне я горжусь и счастлив командовать кучкой честных и храбрых офицеров».

Да, ни в Ростове, ни в Екатеринодаре русский офицер не выполнил своего долга перед Родиной!.. Несмотря на унижения, на оскорбления, на дикую расправу со своим братом офицером, офицерство было инертно. Что за причина? Почему? Ведь генерал Дроздовский с трудом собрал четыре тысячи офицеров из всего Румынского фронта, несмотря на более выгодную обстановку для формирования. Генерал Туркул часто говорил о начале нашей борьбы, что, по спискам Генерального штаба на 1917 год, было около 460 тысяч офицеров, и если бы из этой цифры 5 или 10 процентов пришло на призыв своего главнокомандующего генерала Алексеева, то наверное результат был бы в нашу пользу. Значит, такова судьба России!

Итак, отряд полковника Симановского дальше одной роты в 53 человека (вернее – одного взвода военного времени) не увеличился и начал свою боевую службу. Нас направили охранять Ростовский вокзал, мы патрулировали вокруг и внутри вокзала, который кишел публикой. Было произведено несколько арестов подозрительных лиц. На следующий день вечером часов в 7 рота с песнями возвращалась в казармы; нам было приказано не реагировать на выпады гуляющей публики на Садовой улице (главная улица Ростова).

В тот момент, когда мы проходили около сада «Клуба Приказчиков» полковник Симановский, обернувшись, сказал: «Налево стоит генерал Корнилов», и мы без всякой команды дали ногу и повернули головы. Генерал Корнилов снял папаху и нас благословил… Пройдя молча шагов десять, мы, не сговариваясь, запели: «Так за Корнилова, за Родину, за Веру – мы грянем русское ура!!!»

Поздно вечером приказано приготовиться к выступлению, и утром, погрузившись в вагон, прибыли на станцию Хопры. Часов в 11 дня мы увидели движущуюся на горизонте кавалерию, она шла шагом поэскадронно, держа строго интервалы. Полковник Симановский построил роту – и скомандовал: «По кавалерии прицел… рота пли!» Выстрелили мы как один, но на кавалерию это не произвело никакого впечатления, и второй залп дал те же результаты, но все же эскадроны пошли чуть живее, быстрее… наверное, думая – а вдруг попадут! Полковник Симановский, видно, расстроился, так как вышел перед строем и сказал: «Разойдись по вагонам». Все почему-то пришли в радостное настроение от нашей стрельбы… Разговоров и смеху – хоть отбавляй… Да, мы все были молоды и веселы! После того как мы простояли на станции целый день и не видели больше на горизонте кавалерии, нас послали в село Большой Чалтырь – большое армянское село. Поместили нас почему-то в одном доме в отдельную комнату, а всего нас было 60 человек, так как пришли к нам несколько офицеров-артиллеристов. Как мы там улеглись, одному Богу известно. Наверное, ни один знаменитый геометр не смог бы отмерить площадь на одного человека, но… так было, ибо мы были молоды… На дворе был солидный мороз и шел снег, а в нашей комнате был пар от дыхания и, главное, веселое настроение. Смех был беспрерывный от «соленых» анекдотов, и, как помню, в этот день отличился один артиллерист-офицер.

В эти два дня нашего пребывания вне Ростова полковник Симановский проявлял какую-то необъяснимую нервозность – он писал в штаб и посылал своего адъютанта с просьбой нас сменить и т. д. Из штаба он получал ответ, что сменить нас некем и мы должны стоять на месте. Он все же не исполнил приказания, и вечером около 6 часов мы выступили из Чалтыря на станцию Хопры – расстояние около 5 верст. Был сильный мороз, и поднялась метель с ветром, ничего не было видно, и примерно через минут двадцать мы сбились с пути. Тут-то и начался «поход». Все стали кричать, полковник Симановский ползал по земле, ища телефонный провод, соединявший деревню со станцией. Бывший в нашей роте полковник Мухин сел на землю и кричал: «Господа офицеры, я замерзаю, спасите!» Полковник Мухин, будучи в 1-м походе командиром 2-го батальона Корниловского ударного полка, пал смертью храбрых в боях под Филипповскими хуторами. На наше счастье, на нас натолкнулся отряд в десять коней полковника Гершельмана, который еще раз подтвердил приказание штаба стоять на месте в Чалтыре и ждать приказа, и мы с похода вернулись в свою теплую халупу. Результатом «поступка» полковника Симановского было то, что мы отморозили себе особенно уши и носы; я отморозил уши, несмотря на теплую папаху.

Конечно, было смешно видеть раздувшиеся носы и уши. Пострадал особенно поручик Лихушин, у него уши приняли такие невиданные размеры,