— А что мы затеваем-то?

— Мы? Ничего, — отвечал ему генерал всё так же задумчиво.

— А зачем тогда разъезд? — не отстаёт полковник. — Да ещё и на нашей территории? За рекой ведь земля герцога.

— Слухи, Игнасио, слухи. Я пока и сам ничего толком не знаю, — отвечал Волков, вставая и собираясь уходить.

— Так что за слухи-то? Ну, расскажи, — Роха не собирался его отпускать, пока он ему не расскажет, что происходит.

— Купчишки говорят, что не торгового вида люди на том берегу снимают сухие склады, складывают в них упряжь и прочее, а ещё бочки, на пивные не похожие.

— А что за люди-то? Каковы? Еретики или наши? — продолжает донимать генерала старый приятель.

— Вот ты дурень, Игнасио, — ухмыляется Волков. — Коли я знал бы, стал бы посылать разъезд? Сам не знаю. Говорю же, слухи то, слухи.

Не хотел он пока ничего говорить, даже таким проверенным своим боевым товарищам, как Роха или Брюнхвальд. Но если… если… если… если горожане для ван дер Пильса заранее, по зиме, начали прятать в округе снаряжение и провиант, то появится здесь этот еретик намного раньше мая. Если подготовит магазины, то с малым обозом придёт сюда он уже по весенней распутице, и Волков ни секунды не сомневался, что горожане ему сразу откроют ворота.

Шесть сотен людей имел генерал в своём распоряжении. Всего шесть сотен. У него просто не хватит сил, чтобы контролировать весь периметр стен и все многочисленные городские ворота, даже если он прогонит местных от всех ворот в городе и расставит там свои части. Когда колонны еретиков просто появятся под стенами и у ворот, местным надобно будет собрать всего три сотни в кулак в неожиданном месте, и пусть это будут бюргеры, но их будет три сотни против нескольких десятков его людей. Воевать с врагом, который и внутри, и снаружи… Поди попробуй. Так что местные без труда пробьются к воротам. И всё, ван дер Пильс входит в город… да хоть с тремя тысячами солдат и устраивает его людям бойню. Генерал после подобных размышлений уже не был уверен, что ему удастся после такого собрать и вывести из города своих людей. Одно дело — вояки-бюргеры, с местными офицерами занявшие свои должности по семейному родству или за деньги, и совсем другое — это закалённые в боях фанатики-еретики с опытными командирами и с победоносным маршалом. Коли обстоятельства сложатся подобным образом… Тут и самому неплохо будет ноги унести.

На улице шёл холодный дождь, а дома был тёплый камин и перины, но, даже согревшись, после таких мыслей генерал не сразу заснул.

* * *

Так как заснул он уже глубокой ночью, то проснулся, когда уже давно рассвело.

— Гюнтер. Колокола к заутрене звонили?

— Давно, господин, — отвечал слуга, раскладывая его чистую одежду на стул и на кровать.

— И никто меня не спрашивал? — говорит барон и чуть-чуть морщится, потягиваясь и вставая босыми ногами на холодный пол.

— Никто, господин.

Впрочем, а кто его должен спрашивать? Сержант Манфред и не должен так рано вернуться, ну а с текущими делами в казарме — там и Брюнхвальд с Дорфусом разберутся.

— Прикажете подавать завтрак? — спрашивает слуга, когда барон заканчивает умывание.

— Да, подавай.

Он в это утро не много съел. Томас и Гюнтер переглядывались, уж не заболел ли господин? Молоко с мёдом, половину свежайшей сдобной и сладкой булки, которые он так любил, и кофе. И всё. Ни к колбасе, ни к сыру, ни к окороку барон не притронулся.

А ему и вправду не до еды было, он был сосредоточен, вернее даже, напряжён. И это напряжение было заметно слугам. Слуги научились его распознавать так же хорошо, как и его женщины. И когда он заметил их внимание, ему пришлось сделать вид, что он расслаблен, просто не желает в это утро много есть. Генерал не хотел, чтобы его напряжение заметили ещё и его оруженосцы, младшие офицеры и сержанты из охраны. И посему, позавтракав с самым благодушным видом, он сказал Хенрику:

— День промозглый, думаю посетить купальни, погреться. Какая из купален отсюда поближе?

— Так дальше по этой улице, в конце её, есть купальня, — напомнил оруженосец, удивляясь тому, что генерал её сам не вспомнил. — Судя по зданию, она очень неплоха. Туда каждое утро три воза дров привозят. Думаю, там место знатное.

— Нет, — не соглашается генерал. — Это улица еретиков, и в той купальне, думаю, как раз они и моются. Негоже мне, божьему рыцарю, плескаться в одной лохани с безбожниками.

Но дело было не только в его рыцарском статусе, главное — он опасался, что кто-то из местных еретиков, раздосадованный его присутствием, затеет ссору. А теперь он этого боялся ещё больше, чем до вчерашней ночи. Тем не менее, ему нужно было демонстрировать своим людям, а также и тем местным, кто за ним следил, полное своё спокойствие. И поэтому он продолжил:

— Через две улицы отсюда, кажется, у большой церкви, тоже была купальня.

— А, точно. — вспомнил Хенрик. — У того большого и нового храма, почти напротив, была хорошая купальня. Да, так и есть.

— Тот храм наш, а значит, и в той купальне должны мыться истинные верующие. Туда-то мы и поедем.

Он всё ещё волновался, ведь приехать в заведение с восемью людьми, когда горожане твоих людей и особенно тебя не жалуют и за спиной обзывают холуями герцога, было небезопасно. Но в купальне их встретили если и не радушно, то вполне себе спокойно — может оттого, что там в этот час было немноголюдно. В общем, обслуживали их не хуже, чем других, вода в лоханях была чиста, а в общем бассейне тепла. Вот только вино было так себе, а цену за него просили, как за хорошее. Но Волков был рад и этому, платил без разговоров, лишь бы не было никакой распри с местными. А как время перевалило за полдень, велел фон Флюгену ехать в казармы, узнать, не вернулся ли из разъезда сержант Манфред.

Он уже готов был ехать обедать, когда молодой его оруженосец приехал обратно и сообщил, что сержанта ещё не было. Шесть часов Манфред был в разъезде, видно ездил далеко… Впрочем, нужно было ещё подождать. И тогда, так как повар в купальне не пришёлся ему, решил