Я снова рынком распахнул дверь. Высунулся, огляделся. Никого. Что за чертовщина?

Вышел, снова заглянул за камни. Никого. Да и вокруг снова тишина. Словно тот, неторопливый, испарился в воздухе. И ждет, пока я вернусь обратно в хижину.

Ну ладно. Посмотрим, кто кого. Я вернулся обратно в хижину и закрыл за собой дверь. Постоял, затаив дыхание. Помолчал. Вроде шаги прекратились.

А потом вместо звуков вдали послышался тихий переливчатый женский смех. Тихий, но отчетливый.

Что это могло быть? Жесть полная. Откуда здесь женщина снаружи? Галлюцинации, что ли? Или снаружи и в самом деле кто-то надо мной издевается?

Я ведь вырос в двадцать первом веке. Знаю все пранки с духами и привидениями. Это что же, кто-то надо мной шутит? Ну, держитесь, если поймаю шутников, уши оборву. Уничтожу. А эту девицу… Для нее есть отдельное наказание.

Снова рывком распахнул дверь. Огляделся. Опять тишина. Где же она, эта баба? Я побежал вперед от двери, вернее, сделал только пару шагов. И тут кто-то схватил меня за руку.

Оглянулся. Передо мной стоял хмурый Харазов. Он зевнул и спросил:

— Ты чего дверью хлопаешь? Чего не спишь? С ума сошел? Чего весь такой взъерошенный?

Я указал назад:

— Там кто-то ходит вокруг хижины. Женщина смеется. Но никого нет. Духи гор, что ли?

Харазов усмехнулся. Видимо, я напомнил ему необразованного дикаря. Тем более, я сейчас находился в СССР. В стране материалистов.

Здесь на законодательном уровне запрещено верить в бога. И в дьявола, соответственно. Запрещено линией партии. И плевать на все суеверия.

— Остынь, юноша, — продолжил Харазов. — Со мной тоже такое было. Чудилась всякая дьявольщина. Гоголь-моголь. Но потом здесь был один знакомый геолог. Он изучил местность.

Старший товарищ замолчал. Вытянул холодный воздух, зевнул. Мне показалось, он намеренно дразнит меня.

— И что? — напряженно спросил я.

Он указал на горы.

— Здесь разломы. Глубинные разломы. Из них выходит радон. Он создает галлюцинации. Так что остынь, юноша, говорю же тебе.

Хм, в этом есть смысл. У меня уже было такое на Белухе, в Алтае. Правда, тогда местные энтузиасты уверяли, что это действует аура горы.

— Вполне возможно, — я пожал плечами. — Надеюсь, к нам не ворвется черная рука. И не задушит нас во сне.

Но Харазов думал о другом. Из хижины снова послышался хрип Носкова. Потом противный стон. Словно его уже кто-то душил.

— Если так будет продолжаться, его придется эвакуировать, — озабоченно сказал он.

Это да. Обычно горнянка должна пройти на вторые, максимум, третьи сутки. Но если продолжается, то это уже серьезно. Хотя, если Носков опытный, его организм должен быстро адаптироваться. Или он всю зиму и весну лежал на диване? А может, у Носкова есть какое-то хроническое заболевание?

— Он ничем не болен? — спросил я. — Может, обострение?

Да, на высоте бывает всякое. На шести-семи тысячах над уровнем моря простой насморк или грипп способны уложить в могилу здорового человека. Хоть мы и не так высоко, но все равно высота влияет.

Харазов хмуро кивнул.

— У него бронхи. Пожалуй, ты прав, это бронхи. Придется Носка тащить вниз. Хотя я не знаю, откуда ты это узнал. И почему у тебя такой вид бывалого верхолаза. Ладно, иди спать. Я подежурю. Послежу за твоим черным альпинистом. Или за снежной бабой. Если что, позову. Хотя, скорее всего, сам разберусь.

Ну что же, разумное решение. Я устал и хотел спать. К черту всех ночных гостей.

Кивнул начальнику и отправился в хижину. Он остался снаружи. Я завернулся в спальник, как огромная шаурма и быстро уснул. Теперь никаких сновидений.

Наутро мы продолжили работу и вскоре завершили ремонт стены. Хижина бодро стояла между скал. Между прочим, я осмотрел камни вокруг и ничего не обнаружил.

Никаких следов. Видимо, действительно, привиделось. Хотя, непонятно, почему тогда радон не подействовал на остальных. Или они тоже видели ночью причудливые сновидения?

Я пытался расспросить Ворсина, но он отмахнулся от меня. Как от мухи. Они были заняты Носковым.

Тому так и не стало лучше. Лежал на спальнике, маялся. Тошнота, головная боль, звон в ушах, онемение конечностей. Плохо, очень плохо.

Остальным стало лучше, но тоже чувствовали себя неважно. Я, на зависть другим, ходил, как свежий огурчик.

Мы перекусили и отправились вниз. Стройматериалы, завезенные другой бригадой, оставили в хижине. Тут еще на несколько дней работы с внутренней отделкой.

— Надо бы как-то назвать хижину, — предложил я напоследок. — Также, как Приют Одиннадцати. Может, Лачуга четверых? Пристанище Снежной бабы?

Харазов мрачно посмотрел на меня. Все промолчали. Пошли обратно в Ошхамахо. Эх, какие у меня неразговорчивые спутники.

Дорога вниз выдалась тяжелой. Не для, для других. Я взвалил на себя рюкзак Носкова, хотя его вещи мы распределили среди нас всех. Мне досталась большая часть и сам его рюкзак. Припасы оставили в хижине.

Погода, в отличие от вчерашнего дня, стояла препаршивая. Низкие грозовые тучи, боковой ветер. Временами — мелкий дождь. Мы дошли до развилки и Носков сильно раскашлялся. Он скрючился от кашля и не мог идти дальше.

Пришлось устроить из крепких веток носилки и положить его на них. Привязали бедолагу, чтобы не свалился. Пошли вниз под накрапывающим дождем. Носков продолжал кашлять на носилках.

Через полчаса я сменил Ворсина. Потом тот сменил Харазова. Затем начальник группы хотел сменить меня, но я помотал головой.

— Смени лучше Ворсина, — я мотнул подбородком в другого носильщика. — Я еще в порядке.

Так мы и шли до самого лагеря. Я тащил носилки сзади. Ворсин и Харазов сменяли друг друга. Я не строил из себя доблестного рыцаря.

Нет, наоборот. Я и в самом деле не чувствовал усталости. Вернее, ощущал, но не так критично. Не так, будто руки сейчас отвалятся. Можно потерпеть. Поэтому чего бы не помочь другим?

В лагере мы сдали больного в трампункт рядом с домиком администрации. Носкову стало лучше. Скоро должен подъехать Уазик и забрать его вниз. В город.

— А ты действительно Лосяра! — Харазов хлопнул меня по плечу и крепко пожал ладонь. — Мы думали, ты тот еще болтун и неженка. А ты двужильный. Даже меня и Ворсина обошел.

Я и в самом деле чувствовал себя прекрасно. Тут же отправился на обед и съел две порции с добавкой. Потом вернулся на занятия. Одновременно думал над тем,