Шрифт:
Закладка:
где у реки / В рукаве не хватает руки, / Где заячьи руки скачут отдельно / От зайца… – См. примеч. к № 18.
бред на птичьих ногах… – См. примеч. к № 8. Прямое развитие темы безумия, бреда, имплицитно присутствующей в большинстве стихотворений Гора, см. также в № 11, 31, 35, 37, 56, 61, 65, 73, 74, 75, 79, 82, 87.
у природы… – См. о природе у Гора примеч. к № 76.
три девичьих руки, три ноги… и далее: Миноги… – Ср. у Введенского в «Больной который стал волной» (1929): «…в ноге наблюдаю миногу…».
10.
Автограф в архиве Киры Гор.
Мне отрубили ногу, /Руку и нос… – См. примеч. к№ 18.
Друг сохнет в земле… и далее: Где подруга закрыта землёй… – См. примеч. к№ 1.
Зима превратилася в лето, / А лето в весну… – Мотив наступления весны (№ 3, 19, 49, 51, 74, 82) в стихах Гора связан с идеей спасения, будущего избавления (реализованного в действительности эвакуацией) и в основном синонимичен мотиву наступления утра (№ 4, 8, 22, 25, 28, 32, 73) и лета (№ 5, 10, 19, 75), а также противопоставлен настоящему времени, зафиксированному в зиме (№ 1, 5, 13, 30, 35, 40, 44, 46, 62, 63, 66, 79, 87). Значимость явлений сезонного цикла здесь также имеет мифопоэтические основания.
И время идёт… – О теме времени см. примеч. к№ 3.
11.
Два автографа в архиве Киры Гор, более поздний вариант без указания месяца.
С тоскою, с доскою, с тобой пополам… – Тоска – чаще всего упоминаемое психологическое состояние в стихах Гора. Слова «тоска» и «доска» встречаются в близком контексте также в № 15, 35, 74. Введенский использует эту рифму в стихотворении «Больной который стал волной» (1929), а также в «Значенье моря» (1930): «кто упал на дно морское / корабельною доскою / тот наполнился тоскою».
Я море прошу, но море – молчальник / Я ухо держу, но ухо – начальник… – Ср. «Месть» (1930) Хармса: «фауст: я в речку кидаюсь / но речка шнурок / за сердце хватаюсь / а сердце творог… – , и т. д. Сходный мотив подмены или неспособности правильно опознать предмет неоднократно встречается у Введенского и Хармса, см., например, у последнего трактат «О том, как меня посетили вестники» (1937): «”Вот вода!” – сказал я себе. Но это была не вода, это просто зачесалось у меня ухо». Ср. также с образом моря у Введенского, имеющим мифопоэтическое значение первородной стихии, хаоса.
Я маму хватаю, но мама кипит… – Ср. с превращением героя в чайник в одноимённом рассказе Гора. См. также мотив оборотничества, превращения в№ 2, 3, 4, 6, 8, 14, 15, 22, 23, 24, 42, 56, 63, 71, 74, 85.
Я папу за лапу, но папа сопит… – В более раннем варианте: Я папу за лапу, но лапа сопит. Ср. также в «Чревоугодии» (1932) Н. Олейникова: «Я ногу хватаю – / Нога не бежит, / Я сердце сжимаю – / Оно не стучит…».
с женой на краю… – См. также различные варианты развития сюжета потери (поиска) жены в № 12, 13, 14, 17, 19, 21, 31, 66, 82, 83, 87.
С ап — Инфекционная болезнь лошадей и некоторых других животных, передающаяся человеку.
12.
Два автографа в архиве Киры Гор, более поздний вариант без указания месяца.
Лист не играет на дудке… – Ср. в№ 22: …Как утро и Пушкин играют на дудке. Персонажи музыкантов, художников и поэтов у Гора попеременно помещаются в пространство блокадного города (см. примеч. к № 4) и противопоставленный ему мифопоэтический топос.
Но Гойя уж тут… – В автографе: «Гоя». Образы стихотворения отсылают к нескольким произведениям Франсиско Гойи, в частности, «Шабаш ведьм» и «Каннибалы готовят своих жертв».
Людоеды корову едят не умея… – Мотив людоедства, связанный с темой голода и блокады, становится у Гора одним из средств абсурдизации, доказательством катастрофического нарушения норм существования. См. № 53, 56, 66, 83.
Природа повернулась трамваем… – См. о природе у Гора примеч. к № 76. См. упоминания трамвая также в № 19 (с примеч.), 77, 87.
Где ноги тоскуют по Оле… – В более раннем автографе три исправления в конце строки: над зачёркнутым первоначальным вариантом надписано «Коле», зачёркнуто, надписано «Вале», зачёркнуто, наконец, надписано: «Оле».
И дождик о речку, как небо о небо… – См. о мотиве столкновения подобного примеч. к№ 48.
13.
Автографы в РНБ и в архиве КирыГор. Более поздний (публикуемый) вариант в РНБ с подробной пунктуацией и без указания месяца.
На хлеб я гляжу, кости считаю… – См. тему голода в № 1 и 3 (с примеч.).
Но вот входит тесть (смерть, сон)… – В более раннем варианте перечисление без скобок: Но вот входит тесть, смерть, сон. Ср. в№ 27: А тётка – смерть, и горе…
Меня на салазки кладут и везут… – Зимой 1942 г. жители блокадного Ленинграда были вынуждены самостоятельно перевозить и хоронить тела умерших. В повести Гора «Пять углов» [Гор, 1983] во время блокады рассказчик встречает на улице бывшую возлюбленную, везущую на салазках тело её мужа, художника С., имеющего черты двойника главного героя. Предвидение и описание вариантов собственной смерти см. в № 5, 18, 19, 33, 34. Ср. эту же тему у Введенского в «Четырёх описаниях» (1934) и других произведениях.
Деревья стоят, утонув навсегда… – См. примеч. к№ 2.
В пустоте, где воздух съедят… – См. примеч. к № 50.
14. ТОНЯ-РЕКА.
Автографы в РНБ и в архиве Киры Гор без отличий.
Тоня — Пространство реки или другого водоёма, на котором производится ловля рыбы неводом, см. у Хлебникова в «О! А может, удача моргнёт…» (1916): «…Нас рыбой поймали у тони…». Омонимическое совпадение с женским именем – один из вариантов превращения девушки в реку (см. примеч. к № 16 и ниже о подобном в отношении дерева).
То девушка Маня береза… – Образ девушки-дерева неоднократно встречается в стихах и прозе Гора (чаще всего в составе метафоры или сравнения, см., например, в повести «В городке Студёном»: «С синей ленточкой бурятская берёза, как девочка…») и является одним из примеров своеобразного художественного анимизма, воспринятого Гором, вероятно, из верований народов Восточной Сибири и Сахалина. Мифопоэтический мотив человека-дерева, укоренённый в русской лирической традиции, неоднократно встречается у обэриутов: см. «Столкновение мудреца с дубом» (1929) Хармса; пьесу «Куприянов и Наташа» (1931) Введенского; «Искушение» (1929) Заболоцкого и др. Что касается образа дерева, то он является одним из самых частотных в стихах Гора, см. № 7, 8, 9, 13, 26, 29, 42, 48, 50, 56, 64, 70, 73, 74, 81, 84, 94. В повести «Пять углов» последняя