она почти не бывает дома, дети не видят мать, еду обычно готовит Линда и так далее. В конце концов, он видный член еврейской общины, нехорошо, что о нем и его жене ходят разные слухи. Но Шула стояла на своем и прямо говорила ему: это ее жизнь, и она не намерена что-либо менять. В конце концов славный Юсуф сдавался под ее напором, а по вечерам, вернувшись домой, спрашивал: «Ну, Шула, стоит ли мне принять таблетку валиума, прежде чем ты расскажешь мне, как прошел твой день?»

Шула понимала, что ее положение в высшем обществе Бейрута было довольно необычным. Конечно, Ливан за годы французского правления модернизировался: половина граждан были христианами, воспитанными на западных ценностях и обычаях. И тем не менее ливанское общество в основном было традиционно арабским. Место женщины было дома, на кухне и с детьми. Для ливанцев странно и необычно было видеть красивую элегантную женщину, которая разговаривает с мужчинами на равных, курит сигареты на людях, повсюду ходит одна без стеснения и страха. А она к тому же была богата и готова платить хорошие деньги за военную и политическую информацию. Слухи распространялись по Бейруту, и многие офицеры и крупные чиновники не удержались от соблазна стать агентами Шулы.

Шула очень гордилась тем, что удается перевозить все больше евреев через ненадежную ливанскую границу. То, что началось с одного эмигранта Винклера с корабля «Трансильвания», превратилось в крупное и серьезное предприятие. Шула оставляла эмигрантов на ночь или в синагоге, или в некоторых еврейских домах, включая свой собственный. Она арендовала автобусы, которые доставляли эмигрантов в несколько пунктов отправления недалеко от границы, где ждали проводники. Она часто посылала свою дочь Кармелу к общественному таксофону, позвонить по определенному номеру и продиктовать цифры тому, кто возьмет трубку: «Двадцать… Пятнадцать… Тридцать два…» Так она передавала сведения о том, сколько человек в этот день перешло границу. Иногда Ицхак звонил матери и сообщал: «Товар прибыл», — это значило, что группа евреев двинулась в путь. Следователи Мухабарата, прослушивавшие телефон, засыпали мальчика вопросами, но тот делал вид, что ничего не понимает: «Я помогаю отцу в лавке, звоню матери и говорю, что пришла партия товара…»

Иногда случалось, что местная полиция задерживала эмигрантов, но после взятки от Шулы их сразу отпускали. Тем не менее иногда приходилось импровизировать. Например, однажды она планировала вывезти в Израиль семьдесят детей. Все было готово: дети ждали в синагоге, автобус стоял на углу улицы Жорж-Пико, проводники готовились встречать их у границы. Но тут в дверь Шулы постучал молодой парень, член местной организации самообороны. «Нас засекли! — выдавил он задыхаясь. — Похоже, Мухабарат что-то заподозрил. К синагоге подтянули оперативников. Детей отправлять нельзя!»

Шула вспомнила, как в один из приездов в Израиль ей дали урок секретных военных приемов под названием «Примеры и реакции». Каждый разведчик, отправляясь на задание, должен был ответить на несколько вопросов «Что делать, если?..» — объяснить, как будет действовать, если во время миссии что-то вдруг пойдет не так. Что же делать?

Шуле надо было действовать быстро. Она велела водителю автобуса немедленно уехать и припарковаться около пляжа. Затем она поспешила в лавку Хасана и купила семьдесят две разноцветных свечи. «Зачем тебе так много?» — спросил араб-торговец. «На праздник Хануки», — ответила Шула и побежала в синагогу. По пути она встретила рабби Хески — он направлялся на кошерную скотобойню[15]. «Скотобойня подождет, — твердо сказала она. — Пойдемте со мной, это дело жизни и смерти».

Они вошли в синагогу, выстроили детей в два ряда и раздали каждому по зажженной свече. Затем раввин и Шула, тоже со свечами в руках, встали во главе двух рядов. «Сейчас мы устроим шествие в честь Хануки[16], — объявила она. — Мы пройдем по улицам и будем петь ханукальные песни, которые мы выучили в школе».

Процессия вышла из синагоги и двинулась по улицам Бейрута. Дети во весь голос распевали ханукальные песни. Удивленные лица выглядывали из окон еврейского квартала, ведь до Хануки было еще две недели! Завидев поющих, несколько оперативников подошли к Шуле и спросили, что происходит. «Мы празднуем Хануку», — ответила она. Оперативники мало что знали о еврейских праздниках, но слышали, что Хануку отмечают незадолго до Рождества. Они прошлись следом за детьми, но скоро песни и крики им надоели, и они оставили шествие в покое. Когда процессия достигла пляжа, офицеров Мухабарата уже не было. Дети погасили свечи, сели в автобус, и операция продолжилась по плану.

Однако положение ухудшилось, когда власть в Египте захватил полковник Гамаль Абдель Насер. Он начал очень враждебную политику по отношению к Израилю. Узнав о нелегальной эмиграции из Ливана, он надавил на ливанские власти, чтобы ужесточить пограничный контроль. Шуле пришлось искать альтернативу наземным переходам, и она стала организовывать переправы по морю. Она наняла нескольких рыбаков, которые набирали полные лодки нелегальных эмигрантов и выходили в открытое море, где израильские военные корабли уже ждали «груз», чтобы доставить в Израиль. Играя в кошки-мышки с ливанскими спецслужбами, Шула иногда делала ошибки. Однажды, когда она руководила погрузкой эмигрантов на лодки, ее засекли и приговорили к 38 суткам ареста. Но благодаря своим связям она очень скоро оказалась на свободе и вернулась к работе как ни в чем не бывало.

Через несколько дней после ее освобождения к ней в дом ночью тайком пробрался посетитель. Это был Хаим Молхо, пожилой мужчина, который участвовал в операциях Шулы по перевозке еврейских эмигрантов. Сильно встревоженный, он рассказал Шуле, что один из проводников попал в засаду ливанской армии на обратном пути из Израиля. При обыске солдаты нашли в его кармане записку, адресованную Шуле. Она разволновалась, но не выдала свой страх и спокойно обсудила с Молхо, как им отвечать полиции в случае ареста. Молхо действительно задержали, когда он вернулся домой, а утром перед домом Кишик остановилась черная полицейская машина. Офицер и два солдата увезли Шулу в штаб Мухабарата. Ее привели к офицеру по имени Жорж Антон, христианину-марониту. Он обращался с ней учтиво, называл ее «мадам Коэн» и после непродолжительного допроса отпустил, но попросил снова к нему наведаться через пару дней — и повторил это несколько раз. Шула стала навещать его дважды в неделю, с красивой прической, макияжем и одетая с иголочки. Он для проформы задавал ей пару вопросов, а потом они вместе пили кофе и обсуждали всевозможные темы.

Она догадалась, что красивый и образованный Антон просто влюбился в нее. Он снял с нее все