В поместье

Возле широкого каменного водопада дули порывистые дождевые ветра. Неподалеку на возвышении окруженная разросшимися черными тополями и гроздьями огненного боярышника виднелась заброшенная двухэтажная вилла. Аэций построил её для матери своих сыновей, но с тех пор, как Сигун не стало, наведывался сюда не часто.

В отсутствие хозяина за виллой следили норки, переселившиеся в эти места из горного Норика. Аэций привез их, чтобы Сигун не чувствовала себя одиноко на чужой земле. А когда она умерла, позволил норкам остаться в своих угодьях и предоставил свободу — не притеснял, не собирал налогов, не вмешивался в их полную таинственных верований жизнь. Взамен они поддерживали в поместье порядок, возделывали землю, оберегали её от чужаков. Аэция это устраивало. Норков тоже. Здесь даже сердце стучало в каком-то особенном ритме. Размеренно и спокойно.

Обычно к приезду Аэция на вилле начиналась шумная суета. Оживал очаг. Из комнат сметали седую пыль. В громоздких светильных чашах загорался теплый золотистый свет. Во время приветственного застолья хозяина осыпа́ли дарами, вешали на шею обереги, услаждали игрой на лютне.

Но в этот раз его встретили по-другому.

В доме творилось что-то неладное. При входе все было перевернуто и побито, на полу валялась какая-то рухлядь. Аэций переглянулся со стражниками, сопровождавшими его в поместье. Приказал им жестом готовиться к бою и первым ворвался в кухню, из которой доносился запах слегка подгоревшего варева.

Там возле жарко растопленного очага копошилось какое-то существо в лохмотьях. В первый момент Аэций подумал, что это старуха, но вот она обернулась, испуганно подняла глазенки и перед ним оказалась чумазая девочка лет десяти.

— О, прошу вас, не убивайте, — пронзительно вскрикнула она. — Я только хотела погреться.

— Ты из селения норков? — спросил Аэций, нисколько не сомневаясь, что это так, ведь норка легко распознаешь по внешнему виду. — А где твои родичи?

— Сожгли дома и ушли, — ответила девочка.

— Из-за того, что случилось в доме?

— Из-за того, что случилось на нашей родине, в Норике.

«Ах, вот в чем причина», — подумал Аэций, сопоставляя все разом. Здешние норки узнали, что он перебил их родичей во время восстания, и решили ему отомстить. Разгромили виллу, подожгли селение и сбежали. Теперь вернутся на родину, а сюда — ни ногой.

— А ты почему не ушла с остальными? — спросил Аэций у девочки, убирая меч, и та рассказала, что сначала ушла за обозом, а потом потерялась в лесу и вернулась назад. Летом жила на рыбачьей стоянке у подножия водопада, ловила в озере рыбу, но теперь из-за частых дождей стоянка ушла под воду, и приходится жить в шалаше.

Скорее всего, она говорила правду. Вид у неё был несчастный, как у человека, оставшегося без родных и без крова.

— Вот что, озерная дева, — сказал Аэций. — Перебирайся сюда насовсем. Наверху есть детская комната. Пойди, посмотри, сгодится тебе или нет.

— Одна я по лестнице не пойду, — забоялась девочка. — Там страшно. В селении говорили, что в доме живет приведение.

Аэций взглянул на неё исподлобья. О каком приведении говорили норки? Не Сигун ли имели в виду?

— Не бойся, я провожу тебя. Никакого приведения в доме нет, ты увидишь, что все это байки, — произнес он угрюмо. — А вы, — повернулся к стражникам, стоявшим за его спиной, — отошлите кого-то в Равенну. Пусть скажет начальнику стражи Севастию, чтобы прислал мне людей и провизию на зиму.

Он рассчитывал, что оставшиеся стражники помогут ему навести порядок в разгромленном доме. Но у тех, как выяснилось, было строгое указание вернуться в Аримин, и всё, что они могли — известить Севастия голубиной почтой.

— Так ведь быстрее, — обнадежил один из них.

— Наверное, — кивнул Аэций, никогда не вступавший в бессмысленные препирания с городскими стражниками.

И они ушли.

После их ухода на кухне остались только хозяин дома и гостья.

— Идем? — спросил Аэций у девочки, но она уставилась на него каким-то изменившимся взглядом.

«Так это ты убил моих родичей в Норике?» — спрашивали её глаза.

— Видишь ли… — произнес Аэций, но девочка неожиданно метнулась в сторону. Он едва успел ухватить её за худенькую ручонку. — Погоди. Я хотел сказать…

Слова не шли с языка. Аэций вдруг понял, что не знает как объяснить этой юной невинной крохе, что во время восстания не мог поступить по-другому. Девочка мелко дрожала, неотрывно смотрела в пол, словно боялась взглянуть на Аэция даже мельком.

Тогда он молча разжег светильник и насильно повел её за собой. Покинув кухню, они прошли по первому этажу. Поднялись на второй и двинулись вглубь коридора. Кроме детской здесь находилась спальня и личная комната Аэция, которую он называл оружейной из-за спрятанного в стене тайника для оружия. Похоже, норки не заходили сюда, когда учинили погром.

Детская так же осталась нетронутой. Кровать в этой комнате была одна, накрытая вышитым покрывалом с тяжелыми золотыми кистями. Аэций не ожидал, что Сигун родит ему двойню, иначе распорядился бы поставить две…

— Располагайся, как пожелаешь, — сказал он девочке и повернулся, чтобы уйти. — Воскресить убитых я уже не смогу, — добавил, не оборачиваясь, — но постараюсь вернуть тебя матери и отцу.

— У меня их нет. Они умерли от болезни, — послышалось за спиной. — Ты не мог бы их воскресить?

Наверное, мог бы… Наверное. Если бы не был военным, а лечил бы людей от смертельных болезней и ран, как пророчила старая видья.

— Я оставлю на кухне яства, — сказал Аэций вместо ответа. — Пробуй все, что понравится. Только не пей вина. Оно слишком крепкое, — предупредил малышку и быстрой походкой направился к лестнице.

С собой у него было достаточно вина и провизии, чтобы в кои-то веки напиться вусмерть. Правда, пить пришлось в одиночку. Сначала на кухне у раскаленного очага. Потом его понесло в коридор. Глотая вино из кубка, он бродил по пустому дому, и ему казалось, что Сигун где-то рядом. Надо только услышать её шаги в этой зыбкой ночной тишине…

* * *