Как только червяк коснулся песчаного дна, он начал отползать в сторону, а окунь зашевелился. Его плавники слегка задрожали, а на спинке приподнялись шипы. Через несколько секунд со дна взметнулся взбаламученный песок, и леска натянулась.

Однако Вьюнок был искусным рыбаком, его леска оказалась достаточно длинной, а катушка на удочке была сделана из кости лапы горностая. Едва почувствовав крючок, окунь рванулся вверх по течению и размотал леску почти на два метра. К счастью для Вьюнка, леска на его удочке была намотана на катушку, иначе окунь утащил бы гнома в воду, ведь окунь – рыба крупная и весит почти столько же, сколько гном. Но Вьюнок был удильщик хоть куда и вываживал свою добычу с мастерством опытного ловца лосося.

Примерно через час окунь начал уставать, и над водой показалось его белое брюшко. Вьюнок слез со ствола поваленной ивы и подтянул рыбу к берегу. Ему понадобились все силы, чтобы вытащить свой улов. Эта была великолепная рыбина, лучшая из всех, что он вылавливал за долгое время. Гном вытащил охотничий нож и стал разделывать добычу, сделав надрез на брюшке и с усилием разрезая толстую гладкую кожицу, раздвигая её и проталкивая нож всё дальше. Плоть рыбы, сочная и плотная, вся была испещрена голубыми прожилками. Вьюнок ловко отделил её от костей и нарéзал пятисантиметровыми ломтиками. Потом он сплёл из осоки четыре верёвочки, аккуратно связал ломтики и, взвалив эту вязанку себе на спину, направился обратно к своему дубу. Войдя в пещеру, гном свернул свой спальный мешок из кротового меха и достал из кладовой несколько пшеничных лепёшек.

Вьюнок, наконец, решился так или иначе отправиться вверх по Причуди, чтобы присоединиться к своим друзьям. Он и подумать не мог о том, чтобы проводить ночи в пещере в одиночестве.

* * *

Когда Вьюнок отправился в путь, его не провожали взволнованные звери и птицы, никто не пожелал ему удачи, никто не заметил, как маленький хромой гном с котомкой за плечами ковылял вверх по ручью.

К сумеркам Вьюнок ушёл уже довольно далеко от дома и добрался до тех самых зарослей тростника, где его собратья устроили привал в середине дня. Зоркий и наблюдательный, гном вскоре заметил на мягком иле следы в том месте, где Меум и Тысячелист вытащили лодку из воды, а от камышовки узнал, что два гнома действительно отдыхали здесь, прежде чем отправиться в сторону мельницы.

Вьюнок очень устал, его нога болела, и поэтому он решил поискать место для ночлега. До Мшистой мельницы было ещё далеко, и у гнома не оставалось ни единого шанса добраться туда раньше следующего вечера.

Вьюнок нашёл небольшую лощину под корнями ясеня, растущего на берегу Причуди, и сгрузил всю свою поклажу в сухую пещерку. Потом он развёл небольшой костерок и зажарил пару ломтиков филе выловленного окуня с несколькими листьями щавеля. Получилось очень вкусно, и гном почувствовал, что силы возвращаются к нему. По правде сказать, Вьюнку даже начало нравиться это путешествие. Он раскурил трубочку с крапивным табаком, уселся на бревне и, попыхивая трубкой, наблюдал за тем, как угасает над ручьём свет уходящего дня.

Когда совсем стемнело, журчание воды в ручье стало казаться более громким и отчётливым, словно эхом отдаваясь на берегах и в прибрежных зарослях. Водяные крысы проплывали под кустами боярышника, чьи ветви низко склонились над водой под тяжестью цветов, почти касаясь ручья. Веточки и сухие травинки – следы последних мартовских паводков – всё ещё свисали бахромой с нижних веток.

Вьюнок докурил трубку и улёгся спать, удобно устроившись в спальном мешке. Он спал крепко, проснувшись лишь однажды, когда какой-то зверь, – он не видел, кто это, – незадолго до рассвета спустился к ручью на водопой. Узнай тогда гном, что это была лесная собака, он бы страшно испугался.

Он проснулся как раз в тот момент, когда за фермой, над пашней, запел первый жаворонок, а небо на востоке стало серым. Хотя был уже май, дул холодный ветерок, и заливные луга затянуло молочно-белым туманом. Вьюнок лежал, свернувшись калачиком, и прислушивался к голосам птиц. Какое-то время пел лишь жаворонок; слабенькие высокие нотки его чистого голоса доносились откуда-то издалека, с невообразимых высот. Без сомнения, жаворонок заглядывал за горизонт и уже видел восходящее солнце. Затем вступил крапивник; его громкий свист раздавался неподалёку от ясеня. Вьюнок разглядел эту пичужку, присевшую на мшистый камень. Удивительно, что такое маленькое существо могло издавать такие громкие звуки.

Вьюнок окликнул пичужку:

– Привет, крапивник! Рано же ты поднялся.

Маленькая птичка тревожно замерла на пару мгновений, вращая юркой головкой в разные стороны, потому что не сразу заметила Вьюнка под корнем ясеня. Она была так напугана, что Вьюнок рассмеялся, и тут уж крапивник увидал его – сидящего в спальном мешке, обхватив руками здоровую ногу.

– О, гном, что ты тут делаешь? Не ожидал увидеть маленький народец в наших краях.

– Да обычно мы и не ходим сюда. Мы живём у Дубовой заводи. Я отправился вверх по Причуди на поиски моих друзей. Они смастерили лодку – отличную лодку, надо сказать, – и решили отправиться за мельницу, чтобы найти Морошика.

И Вьюнок поведал крапивнику всю историю.

* * *

К этому времени птицы уже пели вовсю, и их рассветный хор звучал оглушительно громко. Немногим из нас доводится слышать этот чудесный хвалебный гимн солнцу, потому что мы нежимся и храпим в кроватях, словно свиньи в хлеву, пропуская одну из самых прекрасных симфоний, которой дирижирует сама Мать-природа.

Чёрные и певчие дрозды заливались трелями и свистом, камышовки щебетали свои песенки, словно подслушали музыку вод у ручья и теперь вторили его журчанию, а две кукушки состязались друг с другом, каждая со своего куста боярышника. Они так шумели, что Вьюнку пришлось заткнуть уши. Кукушкины песни сводят с ума, если повторяются без конца. А тем временем светало, кусты боярышника становились видны всё лучше, а птичий хор звучал всё громче и громче.

В это время года, когда все птицы заняты своими домашними делами, рассвет и поздний вечер были единственным временем, которое они могли уделить пению; лишь в это время у них была возможность выразить свою любовь к этой чудесной земле и славить жизнь, этот бесценный дар Матери-природы.

Это пение в конце концов убаюкало Вьюнка, а когда он снова открыл глаза, было уже довольно светло, и солнечный свет начинал