Шрифт:
Закладка:
Как и все другие карты, описанные в этой книге, карта определения позиции может послужить руководством для проведения терапевтического интервью. Она особенно значима в тех ситуациях, когда люди представляют нам описания своей жизни через призму проблем или когда у них сложились крайне негативные заключения о себе, о своих взаимоотношениях с другими людьми. Эта карта не описывает все возможные аспекты экстернализующей беседы и не является неотъемлемым элементом или основой терапевтической беседы в нарративном подходе.
Я обозначаю четыре категории вопросов как карту определения позиции, потому что в ней устанавливается контекст, в котором люди, в том числе и маленькие дети, могут ответить на очень конкретный и чёткий вопрос по поводу того, что для них важно в жизни. Именно в ходе подобного расспрашивания люди находят возможность занять определённую позицию по отношению к собственным проблемам и высказать её — обосновать, разъяснить, почему проблема так или иначе заботит их. Для людей это иногда оказывается новым переживанием, потому что они часто сталкиваются с тем, что кто-то другой занимает определённую позицию по поводу их проблем и сложных ситуаций в жизни, а у них самих такой возможности не было.
Эта карта называется картой определения позиции ещё и потому, что в ходе расспрашивания чётко определяется позиция терапевта — децентрированная и влиятельная. «Децентрированность» терапевта означает, что он не является автором мнения и позиции человека по поводу проблем и сложностей в его жизни. Однако он оказывает влияние на происходящее, задавая вопросы, которые дают людям возможность сформулировать свою собственную позицию по отношению к проблемам и высказать то, что лежит в её основе.
Придерживаться такой децентрированной, но влиятельной роли может быть очень сложно, потому что мы часто встречаемся с людьми, переживающими сильнейшую фрустрацию, чувство безнадёжности, исчерпавшими все другие возможные варианты действия. Они находятся в отчаянии, стремятся обрести облегчение, сделать хоть что-то, чтобы освободиться из-под пресса проблем. В подобных обстоятельствах терапевты часто подвергаются искушению занять определённую позицию по отношению к проблемам человека и воплотить её в жизнь, прибегая к «экспертному знанию» и набору вмешательств. Это делает голос терапевта привилегированным — именно терапевт приписывает определённый смысл проблемам людей, навязывает собственное понимание их последствий; терапевт чувствует, как искушение подталкивает его к тому, чтобы выразить собственное отношение к этим последствиям от лица тех людей, которые обращаются за помощью. Это оправдывает отношение терапевта к тому, что он считает важным для этих людей: «Я вижу, что это (проблема, как её определяет терапевт) вот так влияет на вашу жизнь (последствия, как их видит терапевт). Это (хорошо, плохо, недопустимо, невозможно — позиция, которую формулирует сам терапевт),и нам необходимо что-то с этим сделать, потому что (обоснование, строящееся на нормативных представлениях терапевта о жизни)». Когда терапевт таким образом «отбирает» авторскую позицию у клиента, сотрудничество становится невозможным.
В результате терапевт неизбежно будет чувствовать себя усталым и несущим тяжкий груз, а люди, обращающиеся к нему за помощью, будут ощущать себя беспомощными и бессильными.
Первая категория вопросов: обсуждение конкретного, максимально приближённого к опыту человека определения проблемы
На первой стадии терапевт поддерживает людей в обсуждении того, как можно определить и обозначить сложную ситуацию и проблемы, по поводу которых они обратились на терапию. В ходе обсуждения проблемы и сложности оказываются насыщенно описанными. Именно посредством такого описания «далёкие от опыта» и «глобальные», «общие» определения превращаются в «близкие к жизненному опыту» и конкретные.
В близком к опыту определении проблемы используются язык и речевые формы, «принесённые» людьми, обратившимися за помощью, это определение основывается на их собственном понимании жизни (которое возникло в культуре их семьи шли сообщества под влиянием их непосредственной истории). Используя слово «конкретный», я признаю тот факт, что ни одна проблема, ни одна сложная жизненная ситуация не воспринимается одинаково разными людьми или одним и тем же человеком на разных стадиях его жизни. Ни одна проблема не является точным повторением другой. Когда я работал с Джеффри, Бет и Эндрю, близкое к опыту конкретное описание СДВГ порождалось по-разному, в частности, посредством рисунка. Конкретный облик данной проблемы стал значительно более видимым. Она была описана так подробно, что её даже можно было отличить от её брата-близнеца — СДВГ Джерри. СВГ Джеффри был совершенно уникальным, не похожим ни на какой другой СДВГ, и все, что он знал о нем, было представлено в тех терминах, в которых он сам воспринимал жизнь.
Достаточно часто, особенно при работе с детьми, подобное описание достигается посредством персонификации проблемы.
Спенсера, семи лет от роду, привели ко мне его родители, Сью и Род. Они обозначали его проблему как «энкопрез» (медицинский термин для обозначения недержания кала). Это была старая проблема, и никакие усилия не приводили к её решению. Сью и Род говорили о том, как их огорчает полное отсутствие энтузиазма у Спенсера в связи с чем бы то ни было, что потенциально могло бы решить эту проблему или ослабить её влияние. Поведение Спенсера вызывало у меня ощущение, что он смирился с фактом, что проблема — это он сам, и что с этим он ничего сделать не может. Когда я спросил у Спенсера, понимает ли он, что такое энкопрез, Спенсер подтвердил, что понимает, но было совершенно очевидно, что общее определение того, что он пачкает штаны, было далёким от его непосредственного опыта, его переживаний. Тогда я начал задавать вопросы в надежде,
