должна.

Сойдя с тропинки, Софи углубилась в парк, но не успела пройти и двадцати шагов по пыльной боковой дороге, как совсем рядом с ней загромыхали колеса кареты. Забывшись в своих мыслях, она даже не подняла головы. Поравнявшись с ней, карета остановилась. Софи не успела пройти мимо: дверца распахнулась, крепкие мужские руки схватили ее и увлекли внутрь кареты, ладонь зажала ей рот, чтобы она не смогла закричать.

Глава 9

Филипп крепко прижал Софи к груди и прошептал на ухо:

– Это я.

Только что она брыкалась и молотила кулаками изо всех сил, стараясь освободиться, но тут мгновенно стихла.

– Обещаете не кричать, если я уберу руку? – Филипп старался не замечать, как сладко пахнет девушка и как ее нежное тело прижимается к нему.

Софи кивнула. Филипп убрал ладонь и отпустил ее, но она хорошенько лягнула его в голень и поспешила пересесть на сиденье напротив.

Охнув, Филипп потер место удара и укоризненно заметил:

– Я же пальцем вас не тронул. Зачем вы меня пнули?

Ее глаза вспыхнули огнем.

– Я обещала не кричать, но и только. А получили вы за то, что напугали меня почти до бесчувствия. Что это за манера – хватать в парке ничего не подозревающих девушек?

Филипп прикусил губу. Она всегда предпочитала говорить начистоту. Вот почему он был уверен, что Белл не прав.

– Простите. Я вас напугал. Просто в голову не пришло, как еще завлечь вас сюда. Хотите, я открою окно?

Филипп не забыл, что она всегда боялась закрытых пространств. Особенно трудно ей приходилось в каретах.

Она кивнула и быстро сказала, прежде чем снова устремить на него сердитый и требовательный взгляд:

– Да, прошу вас. И скажите, наконец, что происходит. Это похищение? Но зачем? Кто вы?

Карета тронулась. Филипп заблаговременно дал кучеру Клейтона указание неспешно ездить по парку. Подавшись вперед, он распахнул ближнее к Софи окошко, впуская воздух и свет, и сказал:

– Сейчас я не могу объяснить вам всего, но мне нужно было с вами поговорить, а нанести официальный визит вряд ли удобно, во всяком случае пока.

– Вы могли бы остановиться и попросить меня сесть в карету, – заметила Софи.

Он повел бровью:

– И вы бы согласились?

Она вздернула подбородок:

– Нет.

– Тогда мой метод себя оправдал.

Она по-прежнему сидела, обхватив себя руками, но гнев вдруг куда-то исчез.

– Отлично. Тогда обсудим, наконец, то, что вы хотели мне сказать. Вы позволили мне думать, будто вас нет в живых. Каким нужно быть подлецом, чтобы так поступить?

Обреченно вздохнув, Филипп закрыл глаза и сказал, что не мог признаться даже собственной матери, но Софи это не впечатлило.

– Не могли или не хотели?

– И то и другое.

Она подалась вперед, оказавшись на самом краю сиденья, и пристально посмотрела ему в глаза.

– Почему? Почему вы не написали, Филипп? Вы должны мне объяснить!

Он взъерошил волосы, словно на что-то решаясь, потом сказал:

– Но сначала я должен вас кое о чем спросить.

Ее ноздри затрепетали: что это он о себе возомнил!

– Смешно: вы требуете ответа на ваши вопросы, но отказываетесь отвечать на мои.

Филипп не отвел взгляда:

– К сожалению, пока так. Просто знайте… мне очень жаль. Мне жаль, Софи, что я причинил вам боль. И тем не менее я должен вас кое о чем спросить.

– Ладно. – Софи выпрямилась, сложив руки на коленях. – Что такое вы хотите спросить столь отчаянно, что решились похитить меня прямо средь бела дня?

Филипп глубоко вздохнул. Да, он хотел задать ей этот вопрос с глазу на глаз, хотел видеть ее лицо, когда она будет отвечать, чтобы понять, правду ли она говорит. По идее это не должно его волновать, но почему-то волновало.

– Почему из всех мужчин на земле вы выбрали моего кузена?

Она отпрянула, будто ее ударили, и отвернулась, избегая смотреть ему в глаза.

– Какая разница?

Ему почудилось, или ее голос дрогнул?

– Возможно, для вас никакой, – ответил он, разглядывая ее профиль в надежде, что она выдаст свои истинные чувства.

Он видел, как она проглотила ком в горле.

– Вас не было целую вечность, сэр! До вчерашнего дня я считала вас погибшим!

Он снова запустил руку в волосы:

– Но почему Хью?

– Я вас вообще не знаю! – выкрикнула Софи, поворачиваясь к нему. Ее глаза опять полыхали гневом. – Человек, которого я знала… которого любила… – Ее голос дрогнул. – Тот человек так никогда бы со мной не поступил!

– Почему вы отказываетесь отвечать на мой вопрос? Вы или издеваетесь, или… – Боже правый! Он не переживет, если она скажет «да» на следующий его вопрос, но он должен его задать! – Вы… его любите?

Против воли голос выдавал его волнение.

Последовало долгое молчание, а потом она спросила:

– Какая вам разница? – Ее голос дрожал.

– Вы… любите… его? – повторил Филипп сквозь стиснутые зубы.

Она опустила голову:

– Нет, я с ним едва знакома.

Его затопила волна облегчения, но радость очень быстро сменилась страданием, когда она, полузакрыв глаза, добавила:

– Я вообще никого не люблю.

Филипп с тяжелым вздохом посмотрел на нее. Эти слова ранили его сильнее, чем он готов был признать, но, положа руку на сердце, оно и к лучшему. Он уже не тот, кто нужен Софи. Она заслуживает большего.

– Вот как?

Она сухо кивнула, стиснув зубы, подняла голову, но встречаться с ним взглядом избегала. В ее глазах блестели слезы.

– Тогда почему вы согласились выйти за него замуж? – спросил Филипп. – Почему?

Она обреченно махнула рукой:

– Вы же знаете, как оно бывает: все устроили отец и Валентина, а мне было все равно: я не сказала им о…

– О чем? – не утерпел Филипп, снова подаваясь вперед.

– О нас, – призналась она еле слышно.

– Наверное, так даже лучше.

– Правда? Теперь весь город думает, будто я вас ненавижу, потому что вы лишили меня шанса стать герцогиней, – сказала Софи, уставившись в окно.

Его так и подмывало спросить, правда ли это, но он не хотел делать ей больно. Они оба знали правду, и было слишком жестоко просить девушку произнести роковые слова. Нет. В одном он мог быть уверен – Софи любила его… когда-то.

Он на миг прикрыл глаза:

– Вы ответили на мои вопросы. Теперь я отвечу на ваши.

Она наклонилась вперед, внимательно глядя на него.

– Во-первых, я… был болен: серьезно ранен на поле боя, чуть не умер.

Она судорожно вздохнула.

– Понимаю. – Некоторое время она, казалось, обдумывала услышанное, прежде чем прибавить: – Но мне кажется, что вы могли бы написать, хотя бы раз, когда