Шрифт:
Закладка:
Глава 8
Утром рано Гашка сбегала в деревню, вернулась с отцом и дядей, старостой. На подводе, сзади конь привязан. Не крестьянский, боевой. Только без седла, с одним недоуздком. Уздечка в телеге. Знакомая скотина, ненадежная. Михаила Аглая представила, полностью, рассказала, что ездил в свой удел, Устюжин, проверять промысел, что отец в наследство выделил. Прослышал, что на тракте спокойно, и решил в обитель Тихвинскую съездить, Матушке Одигитрии помолиться, да донес кто-то шведам, что боярин роду княжеского, хотели захватить и выкуп потребовать, но отбились, сам лесом ушел. И дошел до избушки, раненый, еле живой. Вот, поздоровел, Анюта ему люба стала, просил руки ее. А так как времена сейчас опасные просят обвенчать их прямо сейчас, что бы потом уже не разлучили. Надо как-то до Великого двора добраться. До него ближе, чем до Егорьевского погоста, да и в стороне он от дорог стоит. Безопасно.
Мужики согласились довезти. Только, предупредили, что надо налегке ехать, что бы не вязла телега. Лесник предложил сегодня быстро доехать, верхами, предупредить батюшку о венчании, и попадью предупредить, что бы посаженной матерью стала. А шафером вон, Дормидонт, староста побудет. И все ладно будет. А еще приблудился к ним конь, сразу видно, господский, хоть и расседланный был. Злая скотина, не дается в руки, и в деревне лишний. Только корм жрет в три горла, а в плуг не запряжешь, непривычен, так что пусть барич его забирает, коли сладит. Оборванную узду починили, а ни седла, ни сбруи на нем не было. И шорник местный не может сделать, не умеет господское снаряжение тачать. Миша с Аглаей подумали, и решили, что застелют спину коня шкурой медвежьей, ремнем перетянут, и как-нибудь он двенадцать верст на нем верхом проедет, и телега облегчится.
Миша только попросил шорника ремень широкий стачать, что бы шкуру закрепить, с расширением в середине, к которому стремена прикрепить. Так он устойчивее на спине конской держаться будет и скотине не даст дурить. Договорились с рассветом выехать, что бы по свету же вернуться. Аглая в шкатулке порылась, нашла кольца, правда не золотые, серебряные. Их ее Юра покойный приготовил, боялся, вдруг не отдадут за него Аглаю, тогда увозом венчаться придется! Но сговорились родные, венчались они как положено, золотом. Так в хлопотах весь день провели.
Михаилу слегка получше стало, суставы болели меньше, и опухоль слегка спала, но сердце все еще колотилось при малейшем усилии. Его оставляли на Гашку. Она, конечно, попереживала, что на свадьбе не побывает, но поняла, что болезного не на кого оставить. Аглая в отвар сердечный побольше валерианы добавила, что бы поспал подольше. Вечером баньку истопили. Баня у Боярина была просторная, по-белому, с отдельными парильней и мыльней, и с комнатой просторной для отдыха и удовольствия. Двумя печами топилась. Стояла на берегу Ландского озера. Любил покойный боярин после парильни с головой в озеро нырнуть. В этом году, правда, прорубь не рубили. Невеста убор свадебный, загодя подготовленный в этой комнате и разложила, и утюгом угольным прошлась. Жениху давно уже пару рубах новых, боярских, ушили. Миша попросил Гашку помочь волосья обстричь, как положено. Уже порядочные лохмы отросли. К его удивлению, пришла сама Аглая с ножницами, пояснила, что часто сама мужа стригла, а Гашка в этом ничего не понимает, и сделает из него страшилище. Бриться не стал. Борода и так росла медленнее, чем ему хотелось бы. У Михаила и то уже и усики появились, а у него только пух какой-то.
Утром следующего дня на рассвете собрались и выехали. Женщины на подводе. Староста принарядился, как-никак шафером на княжеской свадьбе будет! На подводу насыпали сена, покрыли покрывалом богатым из боярских запасов. Шорник не подвел, сделал ремень для коня, с расширением, как Миша просил, и стремена на кожаных же ремешках приделал. Удобно получилось. Миша еще недавно на расседланных конях скакал, с мальчишками, только когда папенька за него взялся серьезно, седло освоил. Так что взнуздал жеребца, вскочил в седло, прикрикнул на расплясавшегося коня, поехал вслед за подводой. Жалел только, что выглядит хуже невесты. Ферязь, ручками Аннушки заштопана, порты, хоть и бархатные, но потерлись за время путешествия. Шубу пришлось Михаила накинуть, она в плечах ему была узковата, так что только накинул, в дань традиции, а рукава за спиной скрепили. Как будто так и надо. Зато невеста, в богатом уборе, собственноручно сшитом и вышитом, вся сияла. В отличие от так любимого на Руси красного, она выбрала небесно-голубой, оттеняющий цвет ее глаз. Расшитый настоящим, восточным, не мелким, речным, жемчугом, роскошный венец, с височными подвесками, сапфировые серьги с алмазами индийскими. Несколько ожерелий, одно другого богаче, оплечье парчовое, мелкими камешками расшитое, душегрея тоже парчовая, фиолетовая, на соболях, и шубка, крытая аксамитом. Сверху, дань традиции покрывало кружевное, узорчатое. Платок надевать не стала, солнце пригревало по весеннему. Батюшка встретил ласково, в церковь народ набился, так что свадьба вышла, как положено, со зрителями. Сначала исповедовались оба, причастились. Миша чуть не вспылил, когда батюшка вопрос задал нескромный, не тяжела ли невеста, что с такой спешкой свадьбу устроили. Чуть в лоб попу не заехал. Но сдержался, объяснил, что времена неспокойные, никто не знает, что завтра случится. Родители все равно женить хотели, он младший сын, так что на наследстве это не отразится. Да и одна персона, властью большой обладающая на Аннушку глаз положила. Боится, что отнимет! Батюшка головой покачал, вроде понял.
Анне уже дурных вопросов не задавал. Выяснил, что и сама не против, и бабушка — опекунша одобряет, и благословил. Анне не было никакого дела ни до вопросов, ни до благословления. Она глаз не отводила от своего Мишеньки. Чудо, как был хорош верхом на борзом коне, не замечала ни одежды потертой, ни дыр зашитых на боку шубы и на рукаве ферязи. Так что перед аналоем стояла радостная, не по обычаям. Бабы деревенские головой качали — грех на свадьбе веселой быть! Потом плакать придется! Перечесали косы, сняли венец, надели кику бабью, богато изукрашенную. Обвенчали. Муж с женой
