Но мама была далеко, дома, в получасе ходьбы – вниз по холму и еще немножко через лес. А непонятная ситуация – прямо тут, под носом.

«Пока доберусь домой, пока объясню, в чем дело, пока мама согласится пойти со мной к развалинам, эта дымка может рассеяться!» – рассудил Людвиг Майер. И решил сделать проще: притащить непонятный сгусток воздуха домой.

Не весь, конечно. Так, маленький кусочек.

Для этого Людвиг вытащил из кармана пакет из-под пирожка. Сам пирожок он съел уже давно, но мама всегда говорила, что мусор в лесу разбрасывать нельзя, поэтому пакет пришлось запихнуть в карман, чтобы донести до ближайшей урны. Вот и пригодился!

Замахнувшись пакетом, как сачком, Людвиг поймал кусочек дымки, быстренько затянул горловину… и с удивлением уставился на пустой кулек, наполненный обычным прозрачным воздухом. А непонятная субстанция осталась висеть на месте, ничуть не уменьшившись в размерах. Даже, кажется, слегка раздалась вширь, как распушившийся перед дракой кот.

Вся она в пакет, пожалуй, не уместилась бы.

– Пылесос бы сюда! – пробормотал Людвиг.

Субстанция ощерилась, распушившись еще сильнее.

Людвиг ответил тем же. Полноценно вздыбить шерсть в человеческом облике он, конечно, не мог, но все же тряхнул головой, слегка наклонился вперед и вздернул верхнюю губу, обнажая клыки. Но зарычать не успел, потому что окружающий мир внезапно погрузился в темноту.

Темнота ощущалась странно: только что был день, солнце золотило развалины крепости, и вдруг наступила ночь, а вместо земли и травы под ногами…

Хм…

Людвиг нагнулся, пощупал и довольно быстро убедился, что трава, земля и всякие прочие мелкие камешки остались на месте. И воздух пах по-прежнему. И солнце все так же припекало макушку и правую щеку.

Но глаза видели только непроницаемую тьму. В которой вдруг начали загораться огоньки. Парные.

Парные огоньки, подозрительно напоминающие глаза.

Темнота наполнилась шорохом и приглушенным рычанием, какое могла бы издавать стая волков, окружающая одинокую жертву.

Вот только Людвиг точно знал, что в окрестностях нет чужих агрессивных волков. Да и не пахла ими темнота.

Цоканье тем временем приближалось, рычание усиливалось, и огоньки-глаза горели все ярче.

– Интересненько! – сказал Людвиг и двинулся навстречу.

Страшно ему не было. Скорее уж – страшно любопытно!

Темнота испустила разочарованный вздох, шорохи стихли, глаза поблекли.

– Эй, ну вы куда?! – возмутился Людвиг. – Давайте поговорим! Вы кто? Что вы такое? – Ответа не последовало, но по щеке словно перышком провели – не противно, скорее щекотно. Возможно, это была попытка общения. Или нет. – Ты хочешь меня напугать? – напрямую спросил Людвиг. – А зачем? Не понравилось, что я кусок тебя поймать пытался? Прости, если это тебя обидело, я больше не буду.

Темнота снова вздохнула, в этот раз скорее устало. «Как же я задолбалась висеть здесь, поджидая жертв! А когда наконец-то нашла хоть одного подходящего ребенка, он замахнулся на меня пакетом, а потом отказался бояться волков», – сквозило в этом вздохе.

Воздух посветлел, развалины, земля и лес вернулись на свои места. Сгусток тумана тоже вернулся, но теперь он выглядел бледным и потрепанным, словно попытка воздействовать на Людвига выпила из него все силы.

Его было жалко, как выброшенную игрушку или попавшую под дождь бесприютную собаку. Его хотелось пожалеть, но как жалеть клочок воздуха?

Людвиг погладил дымку рукой. Снова ничего не почувствовал, но почему-то решил, что все делает правильно. Мама учила помогать людям. И нелюдям. А непонятной сущности совершенно точно требовалась помощь.

– Как тебе помочь? Объясни. Расскажи, что случилось. Ты не можешь говорить, но умеешь насылать иллюзии. Покажи через них, и мы вместе придумаем, что делать дальше.

На некоторое время бледное облачко неподвижно зависло в воздухе, словно не веря услышанному, потом встрепенулось и будто слегка потемнело. Глаз у него не было, но Людвиг явственно ощущал вопросительный взгляд.

– Я не вру. Я правда хочу знать, что ты такое и как тебе помочь, – сказал он.

Облачко медленно, но верно наливалось свинцовой темнотой, становясь все больше похожим на грозовую тучку. Маленькую, словно мультяшную, совсем не страшную тучку.

А потом в ушах Людвига загрохотал совсем не мультяшный гром, а перед глазами возникло нечто странное.

Это была не полноценная иллюзия и не статичная картинка, скорее, поток образов и ощущений. Как отдельные кадры, выхваченные из киноленты, только не на экране, а вокруг Людвига, будто он сам находился в центре истории и был ее главным героем.

Мрачные закоулки старинной крепости. Холодные каменные полы, сквозняки, завывание ветра в каминных трубах. Полумрак и неясные тени на стенах.

Девушка в длинном тяжелом платье торопливо идет по коридору, почти бежит. Боится того, что скрывается во мраке, и не знает, что тем самым привлекает беду.

Ее ножка в изящной парчовой туфельке наступает на клочок темноты, расстелившейся по полу. Мгновение – и тьма накрывает девушку с головой.

Еще мгновение – и выплевывает обратно: насмерть перепуганную, дрожащую, с седыми прядями в волосах.

Тьма сыто урчит и отправляется на поиски новой жертвы.

Влюбленные, ищущие укромное место для встречи. Дуэлянты и забияки. Слуги. Строители. Воры. Заблудившиеся в коридорах дети.

Особенно дети. Такие любопытные, такие пугливые, такие вкусные. А главное – совершенно безобидные, ведь взрослые никогда не относятся всерьез к детским страхам.

Впрочем, взрослыми тоже можно подкрепиться.

Тьма не щадит никого.

Тьма сыта и счастлива.

Тьма не убивает. Убьешь – наешься один раз до отвала, а потом будешь голодать. Не лучше ли пить страх понемногу, пробовать разные его вкусы, подбирать меню под настроение? Не лучше ли заботиться о своих людях, как сами люди заботятся о коровах и курах?

Тьма умеет просчитывать наперед.

Тьма бережет своих людей.

Приходит он. Колдун. Смеется мерзко, говорит, что кто-то слишком обнаглел и обитатели крепости решили, что дешевле нанять мастера, чем и дальше шарахаться от каждой тени.

Колдун чертит магические символы, произносит нужные слова, и все вокруг заливает жгучим светом.

Тьма отступает, сжимается, забивается в щели меж каменных плит.

Тьма почти растворяется.

Тьма погружается в сон.

Однажды тьма просыпается и понимает, что прошли годы. Столетия.

Крепость пуста, исчезли со стен богатые гобелены, пропали золоченые подсвечники и ковровые дорожки, сквозь проломившуюся крышу падает свет.

Тьма мечется по коридорам – по тому, что осталось от коридоров, – но находит только трещины в каменной кладке да пробивающуюся сквозь них траву.

Здесь больше нет людей.

Здесь больше нет еды.

Здесь вообще ничего нет!

Тьмы тоже нет, ей негде спрятаться, нечем питаться, от нее почти ничего не осталось. Она тянет жалкие крохи страха из счастливых туристов, увлеченных историков, вездесущих корреспондентов. Иногда ей удается перекусить ребенком, отставшим от родителей.

Одинокие дети – легкая и питательная добыча.

Тьма уверена в этом.

А потом она встречает Людвига Майера восьми с половиной лет от роду, который пытается запихнуть ее в пакет.

– У меня идея! – провозгласил