Увидев меня, пенсионер сильно обрадовался. Единицы понимают, что старикам-то и не нужно многое – разве что чуть-чуть внимания. К примеру, Федор Васильевич был невероятным кладезем информации и всяких баек. Вот только поставил электрический чайник, разрезал торт и уже начал вспоминать историю, как они в казарме объелись просроченного шоколада.

В другой ситуации я бы с удовольствием послушал. Шутки про внезапную дефекацию в личном топе всегда ходили в тройку победителей. Однако теперь мое участие в беседе ограничивалось лишь редкими кивками. Сам же я не сводил взгляда с беленой небольшой печи.

– А что, Федор Васильевич, печка-то рабочая? – дождался я перерыва в шоколадной, во всех смыслах, истории.

– Была. В этом году пробовал картошку в чугунке сварить, так дымить начала. Дымоход, наверное, забился. А я видишь, со своим здоровьем все разобраться с ним не в силах. Слушай, Матвей, может подсобишь, как время будет? Я в долгу не останусь, у меня и деньги есть.

– Да я так помогу, не беспокойтесь, – улыбнулся я.

И даже дымоход не придется прочищать. Я знаю мелкого пакостника, который мешал сварить картошечки. Более того, чувствовал его прямо сейчас, только не мог понять, где именно злыдень прячется. Значит, в печи, говорите?

Я стал аккуратно щупать хистом топливник, продвигаясь все дальше. Для нечисти нет ничего хуже, чем столкнуться с промыслом рубежника. Вспомнить хотя бы Черноуха и его искренний страх, когда я вылечил черта хистом. Даже боялся обратно к своим возвращаться. Или там было что-то еще?

Исключение из правил, конечно, существует – это бесы. Но, как я понял, они к симбиозу с рубежниками шли долго. Хотя даже у Григория есть секреты промысла, для меня недоступные.

Так или иначе, злыдень зашевелился. Я услышал шорох и недовольное бормотание. Поэтому стал давить сильнее. Почти как кондитер крем из шприца. Медленно, но уверенно.

И таки добился своего.

Нечисть пулей выскочила из печи и рванула из дома, хлопнув входной дверью. Федор Васильевич удивленно поднял голову.

– Что там?

Ох, не хотел я этого делать, но так будет даже лучше. Я мягко коснулся старика и тот закрыл глаза. Пришлось уложить его бережно на стол. Хорошая штука хист. А против чужан так вообще безотказная вещь. Беда только, если попадет не в те руки. Ведь что против нас могут обычные люди? Они даже нечисти не способны противиться.

Убедившись, что старик уснул, я осторожно вышел из дома, держа наготове нож. Чему меня научило столкновение с лешачихой – что нечисть нельзя недооценивать. Тогда я тоже купился на тягучую плавность ее движений. А когда до драки дошло, меня чуть на лоскуты не порезала.

Самый крохотный и невзрачный дух был способен неприятно удивить. Мне же не очень хотелось, чтобы тот же злыдень, например, лицо расцарапал. Хорошего в этом мало. И доказывай потом каждому, что шрамы украшают мужчину.

Поэтому я сел на крыльцо, глядя как нечисть беснуется в заготовленной ловушке. Все вышло именно так, как и задумывалось. Злыдень, несмотря на испуг, увидел деньги и не смог удержаться, чтобы не завладеть ими противоправным путем. Ну, и вляпался в печать, само собой. Уголовный кодекс он такой, промашек не прощает.

Пока нечисть бесновалась, я с интересом разглядывал злыдня. Ростом он оказался крохотного, не больше двадцати сантиметров. Оно и понятно, как еще в печь залезешь? И весь какой-то несуразный, перекособоченный. Вроде не горбатый, но сильно сутулый. Да правое плечо еще вверх задрано. Рот тоже уполз к левому уху, один глаз меньше другого. И физиономия страшная, злая. Полностью оправдывающая название.

– Для прапорщиков и злыдней поясняю. Ты вляпался в Мышеловку по самое не балуйся, – сказал я. – Будешь дергаться, это не балуйся оторву. И можешь бегать до умопомрачения, только силы потратишь. Но пока я не захочу, оттуда не выберешься.

Злыдень замер, с гневом оглядывая меня. Я даже примерно понимал, что он чувствовал. Больше всего нечисть хотела сделать со мной что-нибудь плохое. Но куда уж там. Он на дне пищевой цепочки, сила не превышает один рубец. Я же проделал половину пути к ведуну. Блин, сказал, а самому не верится. Но ведь так оно и было.

– Э, надо че? – спросил злыдень.

Говорил он странно, с каким-то незнакомым диалектом. Будто не местный был.

– Все просто, ты находишь себе другой дом. Старика оставляешь в покое.

– Э… по беспределу… В своем праве.

Я теперь понял, что это за диалект – так, наверное, говорят в заведениях, где содержат слабоумных. Злых, тупых, зависших на начальном этапе развития.

Злыдень действительно был не в состоянии разговаривать сложноподчиненными предложениями. Жаль, а я его хотел по поэзии серебряного века еще погонять.

Даже сейчас было видно, как немногочисленные шестеренки в его голове с трудом крутятся. Бедняга, ему, наверное, и думать больно.

– Типа это… мой старик, – наконец выдал он.

– Ты если не в курсе, крепостное право отменили. Кре-пост-ное пра-во от-ме-ни-ли, – сказал я ему по слогам. – Теперь я за этим стариком приглядываю, он мой четвероюродный дядя по материнской линии троюродной сестры сводного брата. Понял?

Было видно, что злыдень сломался еще на слове «материнской». Конечно, проще бы убить его. Однако нечто внутри меня говорило, что так делать нельзя. Ощущение было примерно такое же, как когда я увидел спиритуса. Вот тогда тоже возникло чувство, что все происходит «по беспределу», как выразился злыдень. Правильно говорят, что и у дураков можно чему-то поучиться.

Подытоживая, убивать злыдня было не