— Чтобы выброс не смог считать по сетчатке ID, вскрыть защиту и переключить на себя управление чипом, Николай Ефимыч! — бодро рапортовал Масляков.

— Все верно, все верно. А чем это грозило, Замятина?

— Каждый десенситизатор имел индивидуальный доступ к сети Академии, а также к другим госструктурам. Подобный взлом мог не только уничтожить личность десенситезатора, подчинив его выбросу, но и дать доступ к защищенным системам…

— Все так. А теперь растолкуйте мне, коллеги, что было раньше — курица или яйцо? Наши невежественные предки каким-то седьмым чувством понимали, как будут действовать системы идентификации через триста-четыреста лет, или мы зачем-то скопировали их дремучие верования, интегрировав в свои ритуалы безопасности?

Народ в аудитории безмолвствовал.

Как узнать?

* * *

Очень хотелось выйти в вирт и посмотреть на светящуюся стену из символов, защищавшую его от выброса, но увы. Оставалось лишь, сжавшись комком, наблюдать за тем, как ведьма водит руками, нащупывая, нащупывая что-то, нацеливаясь на живое тепло. Невыносимо пахло лилиями. И ладаном. Треск свечей заглушили звуки колонки, сумрачная многоголосая литургия — хоть сто раз перечитывай первоисточники, не поверишь, что один бурсак голосом мог изобразить что-то такое, что удержало бы ведьму хоть на миг.

Колонка мерцала уже в полувидимом спектре, раскаляясь, как капля плавящегося олова. Юрек знал, что все это фантазии, что не могут пластик и микропроцессоры пылать живым угольком, но, может, так их видела ведьма? Она запрокинула голову. Грива вороных волос, совсем как у маленькой Ганны, рассыпалась по узкой спине. Ведьма протяжно завыла и потянулась вверх, она не встала — ее как будто вздернула невидимая сила, скрюченные пальцы распрямились, неестественно вытянулись, пытаясь добраться до колонки. Звук песнопений стал невыносимым, зачем из набора убрали беруши?! Юрек зажал уши руками, вжал голову в колени и неистово пожалел, что ему выпала такая удача с полевой практикой.

* * *

…А потом трижды прокричал петух.

2. Десенситезатор

Все бы ничего, но вот сны.

«Вы не должны винить себя. Поймите, Георгий, таковы были заданные мной условия. Хотите обвинять кого-то — ну давайте, свалите все грехи на меня».

Н. Е. Ищенко — особые остроумцы зовут его НЕИщенко — пристально вглядывается в лицо студента неестественно голубыми глазами.

Юрек молчит.

Он молчит, хотя мог бы обвинять преподавателя, орать, как орал Славка, когда узнал, что произошло с Женькой. Славик тоже ушел после той злополучной сессии, куда-то в торговлю, к папаше. Оказывается, и он любил Женьку, кто бы мог подумать, что Масляков способен на любовь. Может, Женька любила его и поэтому избегала Юрека? Как теперь узнать?

«Человеку желательно понимать свою природу. Десенситезатору — желательно вдвойне. Тем более что в последние десятилетия наша природа двояка. Мне следовало бы догадаться, потому что ваш помощник никак себя не проявлял. Просто доступ в вирт-пространство, удобная прилога, да? Молчаливый ассистент, не имеющий ни лица, не имени, ни личности. Вас это не смущало? А должно было смутить».

«Почему Георгий?»

НЕИщенко показательно изумляется.

«О чем вы?»

«Почему вы всегда зовете меня Георгием?»

«Потому что это ваше паспортное имя, под которым вы проходите по спискам студентов в деканате».

Фольклорист хмурится.

«Знаю, что вы предпочитаете зваться Юрием, но имена важны. У вашей прилоги, я так понимаю, и имени нет? Не находите странным хотя бы это?»

Внезапно он встряхивает серебристо-седой гривой и скупо улыбается.

«Их называли прилогами в моем детстве, вы, наверное, уже и не застали. А вы знаете, что такое прилог на церковнославянском? Первый шепот дьявола в уши, первый маленький шажочек к греху. Жители сельской местности так и относятся к нам, городским».

Юрек молчит. Дьявол тоже молчит и в уши не шепчет, по крайней мере в этом сне.

Утро выдалось туманным и оттого мокрым. Росистым.

Роса выпала на траву, на листья и на церковное крыльцо, и крыльцо сделалось скользким.

Рассвет занялся к пяти. Юрек долго колотил ладонями в церковные створки, не меньше получаса после того, как ведьма улеглась обратно в гроб, а колонка затихла.

Но селяне не спешили. Лишь тогда, когда день окончательно вступил в свои права, с той стороны двери забренчало, и створки распахнулись. Юрек почти вывалился на крыльцо, поскользнулся, но удержал равновесие. После затхлой и душной церкви пробрало утренним холодком, по плечам пробежала дрожь.

— Смотри, и не седой совсем, — радостно провозгласил заместитель старосты Макар Ильич.

Второй, суровый, скорчил совсем уже козью морду.

— Продул ты мне, Василек, — продолжил радоваться заместитель.

— Подожди второй ночи, — угрюмо буркнул второй.

— Не-е, спорили на первую, давай уж раскошеливайся.

Угрюмый Василек неохотно полез в карман. Юрек оттолкнул его, бегом спустился с крыльца и проблевался в росистую траву.

— Ох ты ж горемычный, — взвизгнуло сзади голосом Макара Ильича. — Не учел, Василек, не учел, надо было и на это поспорить.

«Чтоб вы сдохли», — с тихой ненавистью подумал Юрек, вытер ладонью рот и развернулся, намереваясь учинить заместителю допрос и разгром.

Заместитель и угрюмый стояли рядом на крыльце, и чувствовалась в них какая-то общность, несмотря на проигранный спор, и ясно было, кто здесь заодно, а кто чужак.

— Вы извините, молодой человек, — хмыкнул Макар Ильич, хотя ни малейшего сожаления в его голосе не было. — Поспорили мы с Васильком. Я вот говорил, что вы парень крепкий и не такое видели, а Васька заладил — поседеет, если вообще копыта не откинет. Простите нас, дураков неученых, у нас тут, как у вас, развлечений-то особо нет, в турниры ваши и гонки не приучены, коктейлей и прочих стимуляторов не потребляем, только и остается, что по старинке.

Дес подошел к крыльцу и задрал голову.

— Вы зачем девушке живот проткнули? Совсем тут с ума посходили? Ее убили и ребенка. Вы понимаете, что пойдете за это под суд?

Угрюмый не изменился в лице, а Макар Ильич усиленно заморгал.

— Бог с вами, Юрий Анатольевич! За кого вы нас принимаете? Нешто мы ироды какие-то? По правде живем, по правде и помираем. А девка эта, Галина Михайлова… так она все сама. Старосту вы нашего уж лучше не трогайте, а вот дочку его меньшую можете опросить. Она и следователю все подробно описала. А уж что там у него в рапорте…

Макар Ильич развел руками.

— Не хотел, может, на покойницу такое писать. А вы расспросите, расспросите. У Ганьки сейчас тренировка по теннису будет. Сходите и сами все разузнайте, а мы и не скрываем ничего.

Юрек плюнул, развернулся