Как раз этого самого секса у Галич не было пять месяцев, да и то, что было, иначе как возней не назовешь. Низ живота уже в который раз свело сладкими спазмами возбуждения, Ада отчетливо чувствовала, как руки мужчины перешли на внутреннюю часть бедра, и как при этом стали набухать половые губы. Из груди готов был вырваться протяжный стон, но, до боли прикусив губу, Аделина сдержала его.

Господи, что о ней может подумать этот мужчина?

А не все ли равно, что он там подумает? Может быть он сам только этого и хочет?

Внутренние голоса начали спорить между собой, мысли путались, но желание, черт возьми, брало верх над здравым смыслом. Тело не обманешь и никакими игрушками его не удовлетворишь, нужен мужчина. Сильный и выносливый, страстный и неутомимый, а еще нежный, когда надо, заботливый, внимательный и любящий.

Но где такого взять?

Орехов дурел.

В прямом смысле этого слова.

Призраки прошлого, нарядившись в костюмы бесов, толкали в ребро и на все смертные грехи. Геннадий готов был взять эту женщину, не спрашивая ее согласия. Вот прямо так, чуть приподнять ягодицы, достать член, войти в нее по самые яйца. А она наверняка там, внутри, горячая и влажная.

Но вместе с желанием накрывала некая ревность. Ведь Канарейкина думает, что ее мнет другой мужик, тот самый, которому он дал красивую пятитысячную купюру и попросил погулять вдали часик, соврав, что это его жена, они поругались, и вот сейчас он хочет помириться. Мужик понимающе хмыкнул, пожал плечами и, забрав купюру, ушел гулять.

А эта развратница с шикарными формами уже стонет, когда он пальцами почти задевает ее голую киску. Давление явно подскочило, жар прилил не только к паху, но и к лицу, по спине Орехова стекали ручьи пота, так его не накрывало давно, со школы.

Ему нравилось гладить, мять, проводить скользкими от масла пальцами по гладкой коже, Аделинка стала другой, совсем другой. Да, кто-то скажет, что это все лишний вес, но Гена так не думал, он вообще не оценивал женщин по этому критерию. Женщина, по его понятию, должна источать сексуальность, чтобы ее хотелось трахнуть во все места и где угодно при одном взгляде.

Именно этого Орехов захотел, когда увидел за столиком у окна с бокалом красного вина красивую женщину, даже еще не понимая, кто она такая и что это его первая школьная любовь.

– М-м-м…

Аделина простонала, затем вздрогнула, затем резко повернулась, насколько могла, прикрывая грудь одной рукой. Массажист уже совсем обнаглел и начал просто ее лапать, она еще для себя ничего не решила – впадет ли она в грех или целомудренно прервет сеанс и гордо уйдет. Барбара после второго варианта покрутила бы у виска пальцем, назвав ее безнадежной дурой.

– Орехов! Черт! Что ты здесь делаешь? Ты совсем больной?

– О, так ты меня вспомнила? А всего-то надо было снять трусы, забраться на кушетку и позволить погладить себя во всех местах первому встречному! У тебя, Канарейкина, память в другом месте? Между ног?

– А ты как был пошляком и грубияном, так им и остался!

– Ты и это запомнила? Я рад.

Повисла долгая и тяжелая пауза.

Орехов пыхтел, как паровоз, пробирающийся сквозь Сибирскую тайгу, Галич кусала губы, тяжело дышала, от чего вздымалась и опускалась грудь, у которой были прикрыты лишь соски. В воздухе искрило напряжение, и начать сейчас строить из себя ученицу церковно-приходской школы значило бы признать свое очередное поражение. Пусть и не бегство, но явное фиаско.

А ведь Ада взрослая, не связанная никакими узами и обязательствами женщина. В самом соку, полная сексуального желания, смущает лишь то, что она уже не сорок четвертого размера, как была в одиннадцатом классе. Но зато есть шикарная грудь и темперамент, с которым так никто и не справился. К тому же выпитое шампанское и желание поквитаться за прошлое придавало смелости. В конце концов, даже если ее предали, можно взять реванш, поиграть и бросить.

– Так ты выследил и пришел, чтобы освежить мне память? Это твоя новая методика подката к женщинам?

– Что-то типа того.

– Так не пойдет, Орехов, – Ада медленно убирает руки, ложится на спину, полотенце, прикрывающее ягодицы, падает на пол, она нарочно принимает сексуальную позу, втягивает живот, слегка раздвигая бедра.

– Что… что ты имеешь в виду?

– А на что это похоже, Орехов? Или ты сюда пришел только потрогать меня? Если да, то позови обратно массажиста, он трогал лучше и проваливай.

Провокация удалась.

О, взгляд и реакция Орехова были бесценны.

Геннадий думал, что его сейчас разорвет от гнева, от наглости Канарейкиной, но больше от желания.

Она была такая… такая сексуальная сучка, соблазнительная, манящая. Кадык дернулся, во рту пересохло, но Гена сглотнул несуществующую слюну, почесал бороду, уже имея взглядом во всех позах эту шикарную женщину.

Член сочился смазкой и марал белье, мужчина одним движением снял футболку, кинул ее в сторону. Галич снова напряглась, хорошо, что она не отказалась от шампанского, надо было выпить больше, тогда бы она сама трахнула Орехова прижав к стене. Но то, что Ада видела, ей нравилось: широкие плечи, заросшая густой растительностью грудь, Гена не был худым или атлетом, он был здоровым, тем самым мужиком, который может взвалить на плечо любую ношу.

Двадцать три года назад он был другим, и она была другой, время меняет, прошлое не изменить, но лучше об этом не думать.

– Позвать, говоришь, обратно массажиста? Нет, Канарейкина, не дождешься. Я тебя еще накажу за такие слова и за то, что устроила спектакль в ресторане.

И Гена делает то, что хотел сделать с первой секунды, как увидел эту женщину в ресторане, то, что хотел сделать уже давно, забыв, какая она на вкус. Он целует, нависнув на несколько секунд над Аделиной, обдав горячим дыханием, ухватив за затылок и сжав волосы.

Целует долго и жадно, кусая и сминая губы, засасывая их до боли, проникая языком в рот, издавая хрипы и глуша стоны Ады. Сегодня она точно от него никуда не сбежит, будет только кричать и молить о пощаде и одновременно просить, чтобы он не останавливался и не выходил из нее.

Мужская скользкая от масла ладонь по-хозяйски накрыла грудь, пальцы сжали уже твердый сосок, оттянули его, спустилась на живот, на лобок. Ада на инстинктах разводит колени, пальцы касаются набухших половых губ,