Шрифт:
Закладка:
Бодлер не только требует от прекрасного странности, но и связывает его с грустью, меланхолией и страданием; об этом сказано в Моем обнаженном сердце:
Я нашел определение Прекрасного – моего Прекрасного. Это нечто пылкое и печальное, нечто слегка зыбкое, оставляющее место для догадки. <…> Обольстительное, прекрасное – я говорю всё о нем, о женском лице, – оно навевает мысли, пусть и смутные, но исполненные одновременно меланхолии, усталости, даже пресыщенности, или, напротив того, распаляет пламень, жажду жизни, смешанную с такой горечью, какую обычно рождает утрата и отчаяние. Тайна и сожаление тоже суть признаки Прекрасного. [96]
Странное не всегда прекрасно, но прекрасное всегда печально.
20
1848 год
До 1848 года Бодлер вращался в богемных кругах, публиковался в небольших газетах вроде Корсар-Сатана [97] и разделял романтические и социалистические идеи передовой части общества. Мысль о единстве и гармонии мира, об аналогиях и соответствиях, внушенная Шарлем Фурье и утопическим социализмом, шла бок о бок с негодованием по поводу народной нищеты.
Эти взгляды идеалистической философии отразились в некоторых ранних стихотворениях Цветов зла, например в Соответствиях, во всяком случае в некоторых строках этого сонета – скажем, в его втором катрене:
Подобно голосам на дальнем расстоянье,
Когда их стройный хор един, как тень и свет,
Перекликаются звук, запах, форма, цвет,
Глубокий темный смысл обретшие в слиянье. [98]
Тогда как в Душе вина и других стихотворениях о вине видна озабоченность отдыхом труженика:
Когда в воскресный день звенит от песен город,
И, грудь мою тесня, щебечут в ней мечты,
А пред тобой стакан, и твой расстегнут ворот,
И локти на столе – недаром счастлив ты! [99]
Бодлер с друзьями участвовал в революции 1848 года. Двадцать четвертого февраля на парижской улице он даже сделал свой выстрел, но не столько во имя Республики, сколько от жажды бунта и разрушения. Во всяком случае, так он писал позднее, в Моем обнаженном сердце:
Мое упоение в 1848 году.
Какой природы было это упоение?
Жажда мести. Врожденная страсть к разрушению.
Литературное упоение; воспоминания о прочитанном.
15 мая. – Всё та же тяга к разрушению. Тяга вполне законная, коль скоро то, что дано нам от природы, – законно.
Ужасы июня. Безумие толпы и безумие буржуазии. Врожденная любовь к кровопролитию. [100]
Сделавшись читателем теоретика контрреволюции Жозефа де Местра и увлекшись после 1851 года реакционной риторикой, Бодлер задним числом осуждает свои увлечения молодости, приписывая их природе – то есть злобе человека, развращенного первородным грехом, – и прочитанным в юности книгам. Он подразумевает труды о революционном насилии и классовой борьбе, в частности Что такое собственность? и Философия нищеты социал-анархиста Прудона. Бодлер встречался с ним в 1848 году, и свое юношеское пристрастие к филантропическим сочинениям он опровергнет жестким уроком, преподанным нищему (стихотворение в прозе Бейте бедняков!).
После того как установление всеобщего избирательного права (мужского) привело к появлению умеренного большинства в Учредительном собрании, избранном в апреле 1848 года, Бодлер участвовал в майских народных демонстрациях против Временного правительства, которое едва не было свергнуто. В июньские дни он был активным, «нервным, беспокойным, возбужденным и лихорадочным», по словам его друга Гюстава Ле Вавассёра. Он рвался принести себя в жертву: «В тот день он был отчаянным и был готов умереть». В ряды бунтарей он больше не вернулся, но еще писал для бланкистской прессы, сотрудничал с газетами социалистического толка, такими как Le Salut public и La Tribune nationale, а осенью даже успел побывать главным редактором консервативной газеты Le Représentant de l’Indre.
Президентские выборы в декабре 1848 года с приходом к власти Луи-Наполеона Бонапарта, затем выборы в Законодательное собрание в мае 1849 года охладили революционные порывы Бодлера и его веру в народ. А свою реакцию на государственный переворот 2 декабря 1851 года он позднее выразил в духе Жозефа де Местра в Моем обнаженном сердце:
Ярость, охватившая меня во время государственного переворота. Сколько раз я лез под выстрелы! Тоже мне Бонапарт выискался! Какой стыд!
И всё же настало умиротворение. Разве президент не имеет права взывать к народу?
Что представляет собой император Наполеон III. Чего он стоит. Отыскать объяснение его сути и его провиденциальной роли. [101]
Франция заслуживала Наполеона III как наказания, посланного Провидением. И в период Империи Бодлер уже не занимался политикой. Однако в мае 1859 года он писал своему другу Надару: «Я себя двадцать раз убеждал, что не интересуюсь политикой, но при каждом важном вопросе меня вновь и вновь охватывают любопытство и страсть» [102]. В данном случае речь шла об итальянском вопросе, о поддержке Наполеоном III Сардинского королевства против Австрии и о первых французских победах: «Вот Император и чист. Ты увидишь, дорогой мой, что ужасы, совершенные в декабре, скоро забудутся» [103]. Наполеон III, защитник свобод в Италии, искупил свою вину и затушевал государственный переворот, что, по всей видимости, порадовало Бодлера.
Впрочем, стало общепринятым вслед за Вальтером Беньямином видеть в Бодлере времен Империи революционера-конспиратора, «тайного агента – агента тайного неудовлетворения своего класса в отношении собственной гегемонии». Но если он и сохранял неприязнь к буржуазному обществу, всё же с симпатиями к социализму расстался. В нашей нынешней терминологии, молодой Бодлер был левым анархистом, а открыв для себя Жозефа де Местра, стал анархистом правого толка.
21
Социалист
В рыжем зареве газа, где злобным крылом
Ветер бьет фонари и грохочет стеклом,
И на грязных окраинах корни пуская,
Закипает грозой мешанина людская,
Ходит мусорщик старый, в лохмотья одет,
Не глядит на людей и совсем как поэт
За столбы задевает и что-то бормочет,
И поет, и плевать на полицию хочет.
Ибо замыслов гордых полна голова:
Он бесправным, униженным дарит права,
Он злодеев казнит и под злым небосклоном
Человечество учит высоким законам. [104]
Вот одно из стихотворений Цветов зла, написанных до 1848 года, Вино тряпичников, отмеченное социальной и гуманитарной озабоченностью. До работ барона Османа по перестройке Парижа старое предместье еще не освещалось газовыми фонарями, и пламя фонарей
