Сочинитель басни объясняет, что лиса — это те монахи, которые занимают разные должности в монастыре и никогда ни в чем не перечат аббату. Волк,— должно быть, аббат, а ослы — простые братья; их малые провинности считаются страшным грехом, тогда как их начальники все друг другу прощают.

27. О КОНРАДЕ ШЕЛЛЕНБЕРГЕРЕ, СВЯЩЕННИКЕ ИЗ МИНДЕРХИНГА

Я знал священника, который с какими-то другими священниками хотел пойти на храмовый праздник. Он надел новую льняную рубашку и очень ею хвастался; за это другие священники столкнули его в Дунай, чтобы испортить ему рубаху. Когда же его с трудом оттуда вытащили, он сказал сурово и раздраженно: «Клянусь богом, если бы я был сообразительней, то остался бы в воде и захлебнулся бы, а вы все стали бы грешниками и влачили бы свои дни в бедности». (Вот какую удивительную месть он придумал.)

28. О ПЛЕБЕЙСКОМ ТРИБУНЕ

В Буххорне, хоть и маленьком, но имперском и свободном городке, был один скабин (попросту сказать, цеховой старшина, тот, кого прежде называли народным трибуном). Когда он как-то приехал в Констанц в цех мясников, то из презрения к его неказистому виду его посадили за самый последний стол. Ему трудно было это перенести, и он все время смеялся над главой и цеховым старшиной мясников. Поэтому тот велел спросить, почему чужестранец так над ним смеется. Он ответил: «Потому что твои люди так же высоко чтут тебя, как мои меня. Ведь у своих я тоже скабин, хоть, может, и недостойный. На это констанцский скабин сказал: «Если ты такой человек, то, конечно, нельзя, чтобы ты сидел за последним столом»[72]. И посадил его к себе.

Я это говорю о тех, которые, несмотря на то, что занимают очень маленькую должность, не хотят скрыть от людей свое важное значение, даже если те над ними смеются: настолько они желают, чтобы их почитали.

29. ОБ ОДНОМ ДУУМВИРЕ, ИЛИ, КАК НАШИ ГОВОРЯТ, БУРГОМИСТРЕ

Бургомистр из Хехнингена Ротенбургского был на одном пиру в Ротенбурге на Неккаре. Когда, как ему показалось, никто не захотел к нему обращаться с подобающим титулом (ведь он был сапожник, не приметный ни нравом, ни фигурой, да к тому же бюргер маленького городишки), он, наконец, попробовал сам себя показать. Когда ему подали очень хорошее вино, он сказал: «Я пил такое вино, когда меня недавно выбирали в бургомистры»[73]. Немного погодя, когда вино развязало языки, он и его земляки стали вопить и орать. Сидящий рядом с ним музыкант потребовал, чтобы он прекратил свой мужицкий крик. Тогда он очень возмутился и стал ругать музыканта, говоря, что тот не смеет его презирать. Тогда музыкант сказал: «А ты кто такой?» Тот ответил: «Начальник над бюргерами в Хехингене». А музыкант: «Ха-ха-ха! Ты, видно, полоумный и тупой начальник! Вот если б ты сказал, что ты начальник над свиньями, тогда тебе бы все поверили!»

30. О ДРУГОМ БУРГОМИСТРЕ

В маленьком городишке и замке был и другой бургомистр (оставлю это новое название). Когда его спросил банщик, вымыта ли у него голова, он ответил: «Понятия не имею. Ведь нашему брату приходится думать о других делах»[74].

Он считал, что если человек выбран в бургомистры, то его мысли касаются только общественных дел, а их в таком городке очень мало, да и случаются они очень редко.

31. ЕЩЕ ОБ ОДНОМ

В маленьком городке, который едва насчитывал пятьдесят домов, был другой бургомистр. Когда он в Эслингене продавал полотно и покупатель спросил его, где он живет, чтобы купить у него побольше, он назвал свой городок и замок, говоря: «Когда ты войдешь в наш город и уже много пройдешь, спроси, где дом бургомистра, тебе покажут очень высокий дом, там ты меня и найдешь». Он сказал «очень высокий дом», а должен был бы сказать «шалаш» или «крестьянская лачуга».

32. О КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРЫЙ НЕ ВЕРИЛ В ВОСКРЕШЕНИЕ ПЛОТИ

Одному священнику исповедовался крестьянин, который, считая невозможным воскрешение плоти, вступил в яростный спор со священником. Наконец, под угрозой лишения вечного блаженства, он согласился поверить, но сказал: «Если меня принуждают верить, я поверю. Но ты увидишь, многочтимый патер, ничего из этого не получится».

33. ОБ ИТАЛЬЯНСКОМ СВЯЩЕННИКЕ

В Инсбруке я встретил одного итальянского священника, бывшего там вместе с миланскими изгнанниками, и начал его по-латыни распрашивать об итальянских новостях. Он, отвернувшись от меня, сказал: «Я не понимаю, я стал священником не для грамматики». Я ему: «А для чего ты стал священником?» Он ответил: «Для трех месс»[75]. Я в том же духе спросил: «Для каких?» Он ответил: «О блаженной Деве, о святом Духе и об усопших». Я сказал: «Иди ты с миром с этими своими «тремя мессами».

34. О ПРОСТОВАТОМ КРЕСТЬЯНИНЕ

Исповедовался один крестьянин, и его спросили о Троице, а он об этом вообще ничего не знал и не ведал. Наконец после долгих поучений, которые укрепили крестьянина в вере, священник привел ему такое сравнение : «Представь себе, что ты — Бог-отец, сын твой — Бог-сын, а жена — Дух Святой». На следующей исповеди крестьянина вновь спросили, верит ли он теперь в Троицу. Он ответил: «Не совсем. В первых двух богов я верю, а в Святой Дух — нет. Ведь все, что отец и сын добывают тяжким трудом, все это забирает Святой Дух». (Он думал о своей жене, которая проматывала все, что они наживали трудом.)

35. ОБ ОДНОМ БАВАРЦЕ

Два баварца отправились в Рим. Когда они завернули в трактир и съели по яйцу, то после, пустившись в путь, один сказал другому: «Я изрядно обманул трактирщика», и, чтобы подтвердить свои слова, он сказал: «В яйце я съел целого цыпленка и не заплатил».

36. О СВЯЩЕННИКЕ И ШКОЛЯРЕ

Священник накормил нищего школяра, чтобы на исходе Четыредесятницы он помог ему в церковном пении. Школяр показал, какая рваная и грязная на нем одежда, и священник дал ему новую. Когда на заутрене в Христово воскресение священник, заменяя обеих Марий (как это принято), хотел найти Господа во гробе[76], он приказал, чтобы школяр отвечал ему из гроба вместо ангела. Школяр же, получив новую одежду, воспользовался темнотой и удрал. Священник, думая, что школяр на месте, подошел с обычным песнопением ко гробу и, когда ему никто не ответил, сказал: «Куда же его дьявол унес?» Этим он вызвал всеобщий смех, потому что все думали, что он говорит о Христе, а не о школяре.

37. О ТОМ, КТО ТРЕБОВАЛ ДЛЯ СЕБЯ ДВОРЯНСТВА, НЕ ИМЕЯ НА ТО ПРАВА

Один оборванный, некрасивый человек пришел в трактир; презираемый всеми, он стал похваляться своим