— Я тогда что на выброс сразу носить буду? — Ира явно ждала нашей поддержки.

— Конечно, носите! — подбодрила её я. — Смысл к себе возить, а потом оттуда таскать? Я там газеты видела, можно в них немного завернуть, чтоб люди не глазели.

Идея с газетами Ире понравилась. Она начала паковать скорбные кульки.

Нерадостные, в общем, это были хлопоты.

Но. После того, как мы всё это выгребли, и остались пустые шкафы, внезапно как будто посветлело в доме. Реально, словно дурную ауру сдёрнули. Даже бабушка, когда пришла, заметила и шёпотом поделилась с нами своими наблюдениями.

— По-хорошему, надо бы и кровать убрать, — так же шёпотом ответила я. — Как бы не вздумал дед на ней спать. Так и заболеть можно.

Бабушка посмотрела на меня испуганно. Не знаю, решится ли деду сказать, это ж всё-таки типа предрассудки…

Но помимо опасности заболеть после покойника меня волновали и другие вещи. Помните концепция Пятачка, да? «Я очень маленькое существо». И меня, как маленькое существо, очень волновала перспектива грядущего существования в этом большом и странном мире. Сколько там Андропову осталось? Потом такой же мимолётный Черненко (про которого, кстати, ходили упорные слухи, что именно он Андропова и уработал) — а следом Горбач и вечно пьяный Ельцин. Куда как лучезарно! Как говорится, «оба хуже».

Стоит ли что-нибудь предпринимать в связи с этим? Эта назойливая мысль комариком звенела на заднем плане сознания, чем бы я ни занималась. И следом за ней хвостами: пока дед жив… пока его влияния и связей хватит на то, чтобы сместить центры тяжестей в завязанном клубке вероятностей — или хотя бы подтолкнуть… пока мы рядом…

Можно было не делать совсем-совсем ничего, тупо сидеть, смотреть на реку, в надежде на внезапный труп какого-нибудь врага. Или бабочек идти топтать, следуя теории всеобщей взаимозависимости? Тут главное, пока ты за бабочками гоняешься, чтоб тебя самого́ шальным бревном не пришибло…

Одним словом, как-то пребывание в гостинице «Космос» и ощущение от ненавязчивого присмотра КГБ на меня странно повлияло. Пошатнуло мою решимость заниматься исключительно семейным выживанием и ни во что не лезть, мда.

Я не могла определиться несколько дней. А потом подумала: да какого хрена, блин? Не попробую — всю жизнь ведь терзаться буду, правильно? И вообще, ради чего-то же всё это должно было случиться? Ну, в смысле — возврат мой и сохранившаяся память о будущем?

К этому выводу меня подтолкнула ещё и удачная ситуация.

Мама с Женей опять в Москву уехали. Кто-то им сказал, в какой магазин можно ломануться, чтобы, постояв в очереди, ухватить кроссовки «почти что настоящий адидас», сине-белые такие. И они понеслись. Я там, понятное дело, была не нужна, и осталась с бабушкой и дедом. И вот бабушка пошла обед готовить, дед над какой-то книжкой сидел (подозреваю, что больше думал, чем читал), а я рисовала…

КРОТ

Тяжело быть ребёнком. В смысле — в моей ситуации. Сколько раз я читала всякие попаданческие книжицы, где герой (обычно мужескаго полу), попадая в детское тело, с восхитительной лёгкостью встраивается в это вот всё, ведёт себя естественно (сообразно возрасту) и ни у кого никаких подозрений не вызывает. У меня так не выходило никак.

Нет, меня страшно радовало, что коленки не хрустят, сердце не ноет и глаза прекрасно видят! И вообще, хвост не отваливается, мдэ. Но вечно представляться маленькой девочкой — ой, неть! Увольте-с. Я вообще вру плохо, это у меня требует максимального сосредоточения всех ресурсов, и всё равно результат не гарантирован. Поэтому я просто старалась вести себя прилично (о, Господи…) и больше молчать (как вы могли заметить, здесь я тоже не показываю высший пилотаж, ибо сдержанность — не мой конёк).

Но если надо было выступить ребёнком, это обычно прокатывало. Даже с теми, кто уже имел счастье со мной общаться. Выглядело это со стороны, наверное, как возвращение в естественную форму. Типа, пыжилась-пыжилась девочка, да и перестала. Ну, вот и молодец, давно бы так.

Главное в этой ситуации было не сбиваться на сложные фразы.

— Деда, а крот — это же зверь такой? — спросила я.

Дед Али посмотрел на меня удивлённо:

— Зверёк, да, не очень большой, — он показал руками, — под землёй ползает, портит огороды.

Я посопела, как будто соображая.

— А в кагэбэ есть огороды?

Взгляд деда изменился:

— Как?

— В КГБ, — чётче сказала я, — я слышала, когда мы в парке гуляли. Там два дядьки стояли. И один сказал, что у него в КГБ крот наклёвывается, целый полковник. А кроты что — клюют?

Дед Али посмотрел на телефон, и я поняла, что и его тоже слушают. Всех, видать, ответственных слушают. И брякнула:

— Они Андропова убрать хотят. А кто это — Андропов?

Дед стремительно подошёл ко мне и слегка встряхнул за плечи:

— Ты где это слышала?

— В Москве, — захлопала я глазами, — в парке. Мама с Женей на колесо обозрения пошли, а я внизу ждала, у ограды. А там кусты и клумба. Я хотела цветы понюхать, а они там стояли, дядьки два. Они меня не видели, а я услышала. Там ещё какого-то доктора обсуждали, который дал добро на операцию. Он хирург, наверное, раз «операция». И мне интересно стало, почему доктор — и вдруг крот? Может, он ветеринар?

— Так, сядь-ка вот тут и пока ничего не говори, поняла?

— Ага.

Он так же быстро вышел и вернулся через пару минут с мужиком помоложе.

— Она? — спросил второй.

Я сидела, чинно сложив руки на коленях и думала: блин, не зря ли всё это начала?

Дед молча кивнул и жестом велел мне обуваться. Заглянул в кухню:

— Рая, ты не теряй нас, мы с Ольгой немножко погуляем.

Мы вышли из подъезда — никаких тебе чёрных воронков и прочего — прошли метров четыреста и вошли в почти такой же жилой дом, как дедов. Так, похоже, железных решёток, застенков и подвалов сегодня не предвидится.

Квартира на втором этаже. Дверь не заперта, явно нас ждут. Однако же, за собой мужики закрыли. Хозяин тоже был помоложе деда, лет где-то шестьдесят. Встретил нас радушно, без вот этих страшных многозначительных взглядов, сразу пригласил за стол, чай пить.

— А молоко у вас есть? — спросила я. Нельзя было не спросить, я всегда спрашиваю.

— Есть и молоко, — гостеприимно расплылся он, — ты к пирогам как относишься?

— Очень уважительно.

— Ну, вот и отлично! Садись, поболтаем. Пироги у меня знатные, с яблоками…

В общем, дядька работал как хороший психолог: расположить, успокоить, завязать нейтральную беседу. Потихоньку он выспросил у меня всё про выдуманных мной «ветеринаров». Я пила чай и жевала пироги, болтая ногами. Дед и второй дядька тоже чай пили и всё молчали. Я долго и поэтапно «вспоминала подробности». В итоге выдала им, что «доктор», одобривший операцию — Черненко. Негр, наверное.

— А ещё он сказал, который слева стоял, что Горбачёва будут двигать, потому что он податливый. И он на запад смотрит.

Дядька отставил кружку:

— М-м-м, надо же, интересно как. А точно Горбачёв? Ты хорошо слышала фамилию?

— Да-а, — амплитудно кивнула я, — он ещё сказал: «Миша меченый». И что он всё продаст, надо только его хвалить. Получается, один дядька доктор, а другой — продавец! — я удовлетворённо откусила кусок пирога, пожевала и филосовски добавила: — А у нас в магазине всё продают. На что покажешь — то и продают, и не надо даже их хвалить. А эти продавцы какие-то странные.

— И впрямь, странные продавцы, — согласно покивал хозяин. — Надо бы их найти и выяснить: почему это они продают, только когда их хвалят, да?

— А вы найдёте? — спросила я, прихлебнув из кружки.

— А как же. Конечно, найдём. Работа у нас такая, продавцов проверять.

08. И МЫ ВСЕ ЕЩЕ ЖИВЫ

РАЗЪЕЗЖАЕМСЯ

С этого момента я начала умирать от страха. Ждала, что придут за нами.

Тридцатого было девять дней. Сходили на кладбище, помянули очень скромно: бабушка блинов напекла, сварила киселя. Она металась между дедом и домом — там Даша со дня на день родить должна была, бабушкинский инстинкт гнал её в гнездо, помогать. А тут деда страшно оставить было.

Но дед бодрился (его, по правде говоря,