Однако и после отмены жуковского приказа на закрытых партийных собраниях прошли обсуждения, этим приказом вдохновленные. Политический main stream определился. Выступавшие стали подчеркивать, что «мирное население в наших войсках должно видеть культурных победителей, подающих пример»145. Бесчинства, как этого и требовал Жуков, расценивались как действия по подрыву авторитета СССР у немцев. «Что мы представляем в Германии здесь сейчас – это руки Советской власти, а эти руки должны быть чистыми, мы должны этими чистыми руками поддерживать здесь авторитет Советского государства», – внушали коммунистам на партийных собраниях»146. Противоправные действия по отношению к немецкому населению становились вредным (вражеским) политическим деянием. В любом случае, в агитационной практике проблема ставилась гораздо шире, чем сталинские «мародерские действия».

В конце 1945 года большим достижением оккупационных властей можно было считать хотя бы понимание немцами того, что их обидчики – это отдельно взятые преступники, которых оккупационная власть разыскивает, чтобы наказать, хотя и не всегда успешно: «Мы понимаем, что это делают отдельные люди, безусловно без разрешения своих начальников»147; «…русское командование строго наказывает нарушителей порядка и хочет хорошего обращения с нами, но, как и среди всех, у русских тоже есть плохие люди, они очень мешают…»148 В немецких рассуждениях этот принципиально важный, хотя и чуть слышный мотив появился не сразу. Чтобы добиться хотя бы такого понимания, оккупационной власти приходилось последовательно демонстрировать жесткость и непримиримость по отношению к «своим», коль скоро они оказались преступниками, не останавливаясь даже перед крайними мерами, как и обещал Жуков.

В фондах СВАГ хранятся лишь разрозненные рассекреченные документы о реакции немцев на суровые наказания нарушителей закона. Например, в ноябре 1945 года в городе Каменец имело место чрезвычайное происшествие. Двое военнослужащих, сержант и солдат, сломали замок сарая и хотели увести двух овец. Хозяин попытался защитить свою собственность и был убит налетчиками. Местные жители, напуганные и возмущенные, заговорили о безнаказанности русских солдат. Через несколько дней убийцы были арестованы военной комендатурой. Они признались в содеянном. Дело было передано в трибунал. Настроение немцев улучшилось: «…русские тоже защищают ни в чем невиновных немцев – это очень правильно со стороны русских властей»149.

В декабре 1945 года начальник отдела пропаганды управления военных комендатур округа Берлин майор Л. Л. Колосс (во время войны он был старшим инструктором по работе среди войск и населения противника150 и умел различать нюансы немецких настроений) пришел к выводу: большинство немецких жителей знает, что советские военные власти резко осуждают «факты безобразного поведения отдельных военнослужащих», а органы СВА на местах «ведут суровую борьбу с нарушителями порядков оккупационного режима». Для военной администрации это было важное изменение. Оно приоткрывало сознание немецкого обывателя, если не для принятия советской оккупационной политики, то хотя бы для лояльного взаимодействия с оккупационной властью и избавления от страха перед русскими151. С одобрением было принято немецким населением и разрешение вооружить полицию. По мнению немцев, это доказывало, что «русские военные власти решили до конца устранить случаи преступлений со стороны отдельных людей в русской форме»152.

Но сначала нужно было разобраться: а не поддельные ли это «русские»? В донесениях из земель и провинций поначалу можно было встретить весьма неопределенные сообщения: грабежи часто совершали «неизвестные лица, переодетые в красноармейскую форму». Что это были за неизвестные? Отбившиеся от частей военнослужащие, самовольщики, дезертиры, репатрианты, немецкие уголовники, нацистские провокаторы? Установить это по горячим следам не всегда удавалось. Иногда складывается странное впечатление, что в первое время после войны кто угодно мог назваться «Красной армией» или «НКВД» и безнаказанно собирать дань с немцев, не решавшихся жаловаться и тем более возражать. Бандиты, грабители, жулики, мошенники и проходимцы – весь этот преступный сброд не прочь был воспользоваться немецкими страхами, предубеждениями, дурными предчувствиями и ожиданиями.

Необычный казус, иллюстрирующий это общее утверждение, как и приоткрывающий реальную подоплеку слухов о немецких обидах, имел место в ноябре 1945 года в Тюрингии. Безоружные «немецкие цыгане», как назвали эту теплую кампанию сваговские политработники, перешли демаркационную линию между зонами и ограбили несколько деревень. Проделано это было с удалью и невероятно нагло. Самозванцы назвались «работниками ГПУ». Оказывается, это страшное и ушедшее из советского лексикона слово осело в памяти и у немцев, и у цыган. А еще проходимцы выдавали себя за работников военной администрации, а заодно уж и за членов компартии Германии. Этот боевой отряд «ГПУ» маскировался под «русских евреев», ведь немецкий обыватель был убежден нацистской пропагандой, что красные комиссары чуть ли не все поголовно евреи. Четверо безоружных мужчин и четыре женщины обложили деревни данью – от 10 000 до 15 000 марок с деревни, а также набрали немало золотых безделушек и еды. Так бы и скрылись они с награбленным добром в американской зоне, там, откуда и пришли, если бы не остановил их на демаркационной линии наряд советской военной комендатуры. А у немцев остались бы яркие и невеселые воспоминания о том, как в их округе похозяйничали «ГПУ», «СВА» и «Красная армия» во главе с «русскими евреями»153.

Известны и другие похожие случаи. Например, в районе Глаухау был задержан немец, переодетый в советскую форму. Он умудрился собрать в городе Канненберг от имени комендатуры 13 000 марок якобы на земельную реформу154. Долгое время в районах Лангензальц и Мюльхаузен орудовала шайка бандитов под видом советских военнослужащих. Руководил группой Иосиф Ритерскомп. 12 января 1946 года, когда бандиты собрались ограбить жителей одного из сел, они были задержаны и арестованы. Главарь был в красноармейской форме. Выяснилось, что он профи в преступном мире. При этом долгое время выдавал себя за жертву фашистского режима и сумел даже войти в доверие к НКВД. Убеждал немцев, что «работает в русской политической разведке», и, пользуясь этим, запугивал их155.