Однако история — эта «глупая сказка, рассказанная пьяным человеком» (как говорил Шекспир), — знает еще и не такие нелепости.

Следует прежде всего понять, что именно кроется за этой «декларацией Красницкого».

А декларация Красницкого (или, как он говорил, «майское соглашение») была лишь результатом сложной, многомесячной политической игры.

Е.А.Тучков с огромным недовольством воспринял отказ архиереев, окружавших патриарха, принять соглашение с Синодом. В ноябре Тучков вызвал к себе лично патриарха, до этого все переговоры велись Иларионом. Легко себе представить, с какими чувствами вновь переступил патриарх порог зловещего здания на Лубянке. Тучков был строг и решителен. В скупых и резких выражениях он предъявил ультиматум: патриарх должен немедленно принять Евдокима и выработать совместно с ним декларацию о примирении. Отказ патриарха от примирения будет рассматриваться как контрреволюционный выпад, и патриарх будет арестован вновь. Этому разговору предшествовал целый день томительного ожидания в приемной Тучкова, куда патриарха ввели под конвоем.

Однако патриарх Тихон неожиданно заговорил еще более резким тоном: категорически отверг требование Тучкова и заявил, что никто в мире не навяжет ему таких действий, которые отвергает его совесть. Видимо, в этот момент проявилась та природная вспыльчивость, которая порой делала неузнаваемым этого, обычно тихого и кроткого, человека. Вообще в это время патриарх Тихон часто говорил, что он никогда бы не стал выходить из заключения, если бы он знал, что обновленчество сделало столь малые успехи, и что теперь (когда он спокоен за судьбы Церкви) он с удовольствием пойдет в тюрьму.

Изумленный Тучков быстро сменил тон — стал осведомляться о здоровье патриарха, шутить и вежливо с ним простился.

Через несколько дней после этого был арестован архиепископ Иларион (Троицкий) — главный советник патриарха, наиболее популярный в Моске святитель, на которого Тучков возлагал, видимо, главную ответственность за срыв соглашения с обновленцами.

Осенью 1923 года закончилась навсегда деятельность этого талантливого широко образованного и деятельного архипастыря. В течение многих месяцев архиепископ Иларион сидел в тюрьме. Молва сохранила рассказ о м (об этом говорили сокамерники архиепископа), как Тучков однажды приехал в камеру, чтобы предложить свободу ценой «добрых услуг». «Я хотя и архипастырь, но вспыльчивый человек. Очень прошу вас уйти. Я могу потерять власть над собой», — ответил владыка.

В 1924 году он был сослан в Архангельск на 3 года. В 1926 году, по возвращении в Москву, тотчас был вновь арестован и сослан в Соловки на 3 года. В 1928 году «старое начинается вновь» — архиепископ в день возвращения в Москву вновь арестован и заточен в страшную Ярославскую каторжную тюрьму — «Коровники» (изолятор для уголовных преступников с особо строгим режимом).

В марте 1929 г. он умер в ленинградской тюрьме «Кресты» в тюремной больнице. Власти отдали тело умершего архипастыря, и он был торжественно, по архиерейскому чину, погребен митрополитом Ленинградским Серафимом и епископами Николаем, Феодосием и Сергием в Новодевичьем монастыре.

Несмотря на сравнительно малый срок своего святительства, владыка остался в памяти верующих людей со стойким эпитетом — «светильник Церкви».

После исчезновения Илариона главную роль в окружении патриарха стали играть два епископа — Серафим Александров, архиепископ Тверской и Кашинский, и Петр Полянский, архиепископ Крутицкий.

Архиепископ Серафим — старый, многоопытный человек, проницательный, умный и дипломатичный. У него за плечами пролег длинный и трудный жизненный путь. Он был рукоположен в епископа из вдовых протоиереев. Большую часть своей жизни он провел в провинции, длительное время был епархиальным миссионером в Самаре.

Сохранив в годы смуты верность патриарху, архиепископ Серафим провел полтора года в заключении. Теперь он усиленно искал путей к «легализации», к соглашению патриарха с властью. На этом основании многие не в меру подозрительные люди обвиняли архиепископа (вскоре он стал митрополитом) в непозволительных связях с ГПУ. На это, однако, чет никаких оснований: митрополит Серафим Александров, подобно митрополиту Сергию, был честным и убежденным сторонником реалистической политики. Именно поэтому он стал впоследствии ближайшим сотрудником митрополита Сергия, каким оставался до самой своей смерти — он в в 1936 году в сане митрополита Саратовского в заключении: митрополит был одной из жертв ежовщины.

Более сложным и своеобразным человеком был архиепископ Петр, занимающий по праву столь видное место в истории русской церкви. Особенностью митрополита Петра, которая проходит через всю его жизнь, была страшная способность изумлять людей: он всегда делал как раз обратное тому, чего от него ожидали.

Петр Федорович Полянский родился в 1865 году в семье священника. Здоровый, рослый семинарист, он был типичным сангвиником, среди своих сверстников он отличался физической силой и бесшабашной удалью которая порой переходила в чисто бурсацкое озорство. Никто никогда не ожидал от него никаких особых успехов ни в учебе, ни в жизни. Поэтому всех поразило, когда Петр Федорович неожиданно подал прошение в Духовную академию и блестяще выдержал труднейшие экзамены. Столь же поразительна была защита им диссертации.

В 1890 году Петр Федорович становится субинспектором Московской духовной академии в то время, когда ректором Академии был молодой блестящий архимандрит Антоний Храповицкий, а инспектором — архимандрит Сергий Страгородский.

Несмотря на усиленные советы Антония Храповицкого, молодой П.Ф.Полянский категорически отказывается от монашества и ведет светскую, открытую жизнь преуспевающего духовного чиновника. Революцию он встречает в чине действительного статского советника.

После революции — служба бухгалтером в кооперативной артели «Богатырь» (под Москвой). В 1921 г. Петр Федорович (с опозданием на 31 год) исполняет совет Антония Храповицкого: в конце года патриарх Тихон рукополагает его в священники и постригает в монахи. Еще два месяца — и он становится епископом Крутицким.

В 1922–1923 гг. епископ Петр скитается по тюрьмам, а осенью 1923 года, после очередного освобождения, является к патриарху, и с этого времени он до самой смерти Святейшего становится ближайшим к патриарху человеком.

Что можно сказать о митрополите Петре? Прежде всего это был человек настоящей русской складки. Какое бы то ни было позерство или аффектация были ему совершенно несвойственны. Это был жизнерадостный и веселый человек: хорошая шутка и звонкий смех были с ним неразлучны. Это был сговорчивый и уступчивый человек — отнюдь не фанатик и не изувер. Он любил хорошо покушать и не прочь был немного выпить.