– Не ввязывайтесь без нужды, – буркнул он смотревшим на него молодцам. После чего поднялся во весь рост и пошёл навстречу разбойникам, оскаливая зубы в жуткой ухмылке и на ходу выдёргивая из ножен боевой нож. Он был похож на смерть. Невероятно обострившимся зрением он видел их всех, в том числе и стрельцов, остолбеневших от чудовищной наглости безумца, вышедшего умирать в одиночку.

– Ну?.. – зарычал Волкодав. – Кто?!..

Иные потом утверждали, будто разбойное воинство, несколько десятков человек, попятилось перед ним. Пока люди Жадобы что-то соображали, он рванулся вперёд. И покрыл последние шесть шагов одним звериным прыжком.

Туда, где он стоял мгновение назад, разом ткнулось несколько стрел. Ещё одна ушла в небеса, чтобы упасть далеко за Препоной: когда стрелок уже натягивал тетиву, из желтоватых клочьев тумана вынырнул крылатый чёрный зверёк и с яростным криком бросился ему в лицо. Разбойник выронил лук и согнулся, зажимая ладонями разодранную глазницу.

Волкодав уже не казался похожим на смерть. Он БЫЛ смертью. Он убивал всех, кого мог коснуться мечом, ножом, локтем, ногой. Они не успевали ни достать его, ни оборониться. Они сами были справными воинами, но венн двигался так, что не мог уследить глаз. И убивал. Убивал.

Ему давно не случалось вот так, без остатка, пускать в ход всё, на что он был способен. И уже не случится. Потому что этот бой был последним. Потому что шёл счёт последним мгновениям жизни. Потому что Песня Смерти всё-таки будет допета. И так допета, что пращурам не придётся стыдиться.

Незваная Гостья, повсюду твой след,

Но здесь ты вовек не узнаешь побед.

Раскинутых крыльев безжизнен излом,

Но мёртвый орёл остаётся орлом…

Это не могло длиться долго, потому что человеческие силы не беспредельны. Но пока это длилось…

Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?

Бояться тебя – это всё-таки грех.

Никто не опустит испуганных глаз,

А солнце на небе взойдёт и без нас…

Волкодав достиг чего хотел: разбойники, пускай на время, оставили недобитых галирадцев и поневоле занялись человеком, который даже не сражался с ними, – который их попросту УБИВАЛ. Они уже поняли, что в рукопашной его не возьмёшь и вдесятером. И подались в стороны, освобождая пространство стрелкам. Волкодав расхохотался им в лицо и отбил стрелы мечом. Он догорал, но они-то об этом не знали. Он не стал ждать, пока они решат, как им быть дальше, и снова метнулся в самую гущу.

Доколе над нами горит синева,

Лишь Жизнь, а не гибель пребудет права.

Вовеки тебе не бывать ко двору,

Незваная Гостья, на нашем пиру!

Он знал некий предел, миновав который уже трудно было вернуться и оставалось только загонять себя, как надорванного непосильной скачкой коня. Он давно переступил этот предел. Возврата не будет. Спасибо тебе, прадедовский клинок, и прощай. Не суди строго, Мать Кендарат…

Покуда мой меч вкруговую поёт

И дух не забыл, что такое полёт,

Я буду идти, вызывая на бой,

Незваная Гостья, – смеясь над тобой!

Разбойники снова начали стрелять в него. Уже без разбора, попадая большей частью по своим. Не очень-то они и дорожили друг другом. Они были близки к отчаянию, к суеверному страху. Ещё немного, и они бы, наверное, дрогнули. Кто же мог предвидеть, что у галирадцев окажется при себе демон, против которого впору было запасаться оружием из серебра?..

Эртан первая запела что-то по-вельхски, отодвинулась от края пропасти и с трудом поднялась на ноги. Нет, они её нипочём не получат. Но уйдёт она не так, как собиралась вначале.

Неведомая сила подхватывала сольвеннов, вельхов, сегванов, поднимала их с земли и вела вперёд. Туда, где могла ждать только смерть. Но они чувствовали себя победителями. Они ими и были. И когда они сшиблись с разбойниками, они могли – всё.

Но в это время за скалами, там, где остались валяться на равнине перебитые велиморцы, истошно закричал рог. Это был призыв даже не к отступлению – к немедленному бегству, отчаянному и безнадёжному. И разбойники медлить не стали. Привыкшие быстро нападать и столь же быстро уносить ноги, они кинулись прочь с проворством вспугнутых крыс. Они не обращали внимания на дорогое оружие, валявшееся на земле, перепрыгивали через своих раненых, пытавшихся схватить за ноги бегущих. Рог прокричал им о том, что настала пора спасать свою жизнь. И уж тут, как водилось в подобных ватагах, каждый был сам за себя.

Прошло всего несколько мгновений, и галирадцы остались одни на площадке у обрушенной переправы. Они толком не верили в своё спасение и не понимали, что же спугнуло налётчиков.

Волкодав лежал на камнях, залитых его и чужой кровью, и неподвижными, немигающими глазами смотрел на солнце, еле видимое сквозь желтоватый смрадный туман. Стрелы торчали в его теле, но ни меча, ни ножа он из рук так и не выпустил. Мыш надрывался отчаянным плачем, прижимаясь к его щеке.

Причина бегства разбойников была хорошо видна с тропы, по которой уводили кнесинку Лихослав и младший из двоих горцев. Здесь, наверху, совсем не чувствовалась подземная вонь из Препоны: холодный ветер, стекавший с гор, уносил её прочь. Клочья тумана, проползавшие внизу, то скрывали побоище, то опять расступались. Кнесинка всё время смотрела в ту сторону, ища глазами человека, к которому рвалось её сердце. И она его увидела. Они забрались по тропе уже достаточно высоко: фигурки людей казались крохотными и одинаковыми. Но Волкодава кнесинка узнала тотчас. Он не шевелился, а кругом него стояли уцелевшие галирадцы. Так стоят над мёртвым. Или израненным до такой степени, что не вдруг и смекнёшь, как к нему прикоснуться.

Кнесинка смотрела и смотрела, ослабнув на непослушных ногах и чувствуя, что умирает с ним вместе. Жить дальше было незачем. Ради чего, ради кого, если…

– Госпожа! – окликнул её Лихослав.

Кнесинка с трудом и не сразу оторвала взгляд от безжизненного тела, распластанного внизу за Препоной на красных от крови камнях. Потом всё же посмотрела туда, куда указывала вытянутая рука Лихослава.

Из-за чёрной скалы, беспощадно молотя конскими копытами невысокую жилистую травку, летели всадники. Десяток за десятком, молча, стремительно, неудержимо. Горным льдом горели на солнце ничем не прикрытые брони и наконечники копий, приготовленных