Услышав это, с ответом я не нашелся и, наконец, сказал:

– Ты и представить себе не можешь, как странно, как непривычно я себя чувствую, узнав, что кто-то взял на себя труд изучить мое будущее ради возможности помочь мне. Однако теперь-то, теперь, когда мы с тобой квиты… ты ведь наверняка понимаешь, что я помог тебе вовсе не из расчета на ответную помощь? Признаться, я даже не думал, что ты сумеешь чем-то помочь мне.

– Думал, и еще как. Ты хотел, чтобы я помог тебе в поисках девушки, которая только что нас покинула, и с тех пор отыскал ее не один раз. Однако знай: поиски я вел не один и двух из моих товарищей непременно пришлю к тебе. Вдобавок мы с тобою еще не в расчете – хоть ты и оказался в плену, эта девушка отыскала тебя вместе со мной и вполне могла освободить тебя без моего участия. Одним словом, мы еще встретимся.

С этим он отпустил мою руку и шагнул в направлении, коего я ни разу в жизни не замечал, пока не увидел, как в ту же сторону уходит корабль, отчаливший от вершины башни Бальдандерса – в направлении, надо думать, недоступном нашему пониманию, когда там ничего нет. Стремительно развернувшись, зеленый человек со всех ног помчался прочь, и я, несмотря на тьму предутреннего неба, еще долго мог видеть его силуэт, озаряемый кратковременными, но регулярными вспышками света. Наконец он превратился в темную точку вдали, но едва я подумал, что сейчас эта точка вовсе исчезнет из виду, она вновь начала расти. Казалось, тем же причудливым, извилистым коридором ко мне стремглав несется нечто громадной величины.

Этот корабль оказался не тем, который я уже видел, – другим, куда меньшим, но все же был так велик, что, целиком войдя в нашу сферу сознания, задел ганвейлами разом полдюжины окружавших меня деревьев. Обшивка его борта разъехалась в стороны, и из отворившегося проема к земле скользнул трап гораздо короче того, что вел на борт флайера Автарха.

По трапу ко мне спустились мастер Мальрубий и мой пес, Трискель.

К этому времени я обрел над собственной личностью власть, подобной коей не обладал с тех самых пор, как на пиру у Водала, выпив альзабо, вкусил плоти Теклы. Нет, Текла никуда не исчезла (да я и не желал расставаться с ней, хотя прекрасно знал, что порой она довольно жестока и неумна), и мой предшественник, и сотни разумов, обретавшихся в его теле, также остались со мной. От прежней, незамысловатой структуры моей единственной личности не осталось даже следа, однако новая, неимоверно сложная, более не кружила голову, не приводила меня в замешательство. Разумеется, она являла собою весьма хитроумный лабиринт, но полновластным его хозяином – даже строителем – был я сам, и отпечаток моего большого пальца украшал стены каждого коридора.

Коснувшись моего плеча, мастер Мальрубий взял меня за руку, нежно прижал мою ладонь к прохладной коже собственной щеки.

– Значит, ты настоящий? – спросил я.

– Нет. Мы – практически те, за кого ты нас принимаешь, силы, место коих над сценой… но не вполне божества. Ты же, полагаю, актер.

Я покачал головой.

– Разве ты не узнаешь меня, мастер? Ты учил меня, когда я был мал, а после я стал подмастерьем гильдии.

– Однако в то же время ты и актер. Прав считать себя таковым у тебя нисколько не меньше. Ты выступал на подмостках в день нашего разговора посреди поля невдалеке от Стены, а при следующей нашей встрече, в Обители Абсолюта, вновь выходил на подмостки. Славная была пьеса… жаль только, финала увидеть мне не довелось.

– Ты тоже приходил посмотреть на нас?

Мастер Мальрубий кивнул.

– И как актер ты, Севериан, несомненно, помнишь расхожее выражение, на которое я только что намекал. В нем поминается некая сверхъестественная сила, персонифицированная и опускаемая на сцену сверху, в последнем акте, дабы пьеса обрела счастливый конец. Говорят, сим приемом пользуются лишь самые бесталанные из драматургов, однако те, кто говорит так, забывают, что сверхъестественная сила, спущенная на подмостки при помощи каната, и пьеса, завершенная счастливым финалом, куда лучше пьесы с неизбежно скверным концом. Что ж, вот наш канат – множество канатов – и надежный корабль к ним в придачу. Поднимешься на борт?

– Для этого ты и явился в таком виде? Чтоб я поверил тебе? – спросил я.

– Да, если тебе так угодно.

Мастер Мальрубий кивнул, а Трискель, все это время сидевший у моих ног, глядя мне в лицо, отбежал валким трехлапым галопом в сторону трапа, остановился на полпути, обернулся, завилял обрубком хвоста и устремил на меня пресловутый умоляющий взгляд, свойственный одним только собакам.

– Но я ведь знаю, что ты не можешь оказаться тем, кем выглядишь, мастер. Трискель – еще ладно, однако твои похороны я видел собственными глазами. Да, твое лицо – не маска, и все же без маски тут не обошлось, и под маской этой скрывается один из тех, кого в простонародье зовут какогенами, хотя доктор Талос объяснял мне, что вы предпочитаете зваться иеродулами.

Мастер Мальрубий вновь накрыл мою руку ладонью:

– Мы и не подумали бы вводить тебя в заблуждение, если б могли сего избежать. Но я надеюсь, что ради блага собственного и всей Урд ты обманешься сам. Сейчас разум твой притуплен, затуманен каким-то снадобьем, причем сильней, чем ты думаешь – в той же мере, в какой он был затуманен сном, когда мы разговаривали с тобой на том самом лугу близ Стены. Будь голова твоя ясной, возможно, тебе не хватило бы храбрости отправиться с нами, несмотря ни на наш вид, ни на все доводы собственного рассудка.

– Пока что ни то ни другое ни в чем меня не убедило, – заметил я. – Куда вы собираетесь меня отвезти, а главное, ради чего? И кто ты все же такой – мастер Мальрубий или один из иеродул?

За разговором я внимательней пригляделся к деревьям, стоявшим вокруг навытяжку, словно солдаты, окружившие штабных офицеров, обсуждающих некие стратегические тонкости. Ночь еще не сменилась утром, однако тьма поредела даже здесь, под пологом джунглей.

– А известно ли тебе, что означает слово «иеродул», которым ты сам же пользуешься? Да, я – Мальрубий, а не один из иеродул. Скорее я служу тем же, кому служат иеродулы. «Иеродулия» дословно означает «священное рабство». Как по-твоему, могут ли быть на свете рабы без хозяев?

– Стало быть, вы собираетесь отвезти меня…

– К Океану, дабы спасти твою жизнь. Нет, – продолжал он, словно прочитав мои мысли, – вовсе не к одалискам Абайи, щадившим, оберегавшим тебя, так как ты был палачом, а должен был стать Автархом. Однако опасаться тебе в любом случае следует гораздо худшего. Вскоре рабы Эреба, державшие тебя здесь в плену, обнаружат твое исчезновение, и вот тогда Эреб бросит в бездну всю эту армию и много других ей подобных, лишь бы схватить тебя снова. Идем.

С этим он потянул меня к трапу.