Шрифт:
Закладка:
Анастасии Бекир тоже не понравился. Она с удовольствием надрала бы уши заносчивому мальчишке и отправила бы его в детскую – играть в «солдатики». Но пренебрегать волей такого союзника, как Али-Мехмет-мурза, теперь отнюдь не время. А следовало искать какой-то компромисс, и прежде всего, ей в голову пришел вариант с подарком.
Мещерский усомнился:
– Задабривать молокососа? С какой стати?
– На Востоке любят подношения.
– По-моему, в нашем обозе нет игрушек.
– Зато есть две булатные сабли персидской работы.
– И вы отдадите ему саблю?!
– Отдам.
– Ну знаете!!
– Не только саблю, но и портупею к ней. Из юфтьевой красной кожи, с золотыми чеканными бляшками…
Как ни странно, Аржанова угадала.
Собственного орудия Бекир до сих пор не имел. То ли мурахас не желал так скоро превращать сына в воина и отпускать на службу, то ли запамятовал, погруженный в переживания по причине своей болезни, то ли не имелось в наличии у него подходящих сабель – не слишком дорогих, но достаточно качественных для дворянина из рода Яшлав. Когда русская путешественница вручила татарчонку вышеозначенный предмет, глаза у него загорелись.
Бекир немедленно достал саблю из ножен и убедился в том, что она – булатная. Следовательно, это был дар, его достойный. Рукою он коснулся изогнутого клинка с характерным рисунком и раз, и другой, и третий. Потом, низко поклонившись Анастасии, сказал дрогнувшим голосом:
– Алла разы олсун, ханым!..[103]
Опоясанный портупеей с этой саблей, наследник древнего рода ехал сейчас рядом с Аржановой с левой стороны, как бы оберегая ее серого жеребца от неосторожного шага в сторону обрыва. Бекир слушал ее увлекательный рассказ о битве русских с турками при деревне Козлуджи, где она сама впервые вышла на поле боя. Он надеялся вскоре тоже опробовать свое первое в жизни холодное оружие – поражать им бунтовщиков, врагов его государя Шахин-Гирея в рукопашной схватке. А она, как ему объяснили, уже не за горами…
Отряд растянулся на дороге в ущелье Марьям-дере более, чем на шестьдесят саженей. Кроме всадников в нем состояли вьючные лошади числом в двадцать голов, мулы, мажары и арбы. Стучали ритмично по камням подкованные копыта, скрипели колеса повозок. Али-Мехмат-мурза увозил из Бахчисарая всю семью и часть имущества. Аржанова тоже прихватила с собой немало всякого добра. В арендованной усадьбе под присмотром Федора-Фатиха она оставила явно ненужные сейчас вещи вроде сундуков с европейским платьем для себя и слуг, двухместного экипажа, изготовленного мастером Тимоти Джонсом, перекрашенных армейских полуфурков.
На последней арбе, которой управлял Николай, среди корзин сидел усталый и задумчивый Сергей Гончаров. Соседкой его была Глафира. Она бережно держала на коленях клетку с Апельсином, найденным в тихих заводях залива Сиваш.
В отличие от Анастасии, горничная легко поверила в то, что оранжевая птица может стать талисманом экспедиции, и сразу привязалась к ней. Селезня огари она находила необычным, красивым, умным, способным к дрессировке. Глафира сама кормила Апельсина и много занималась с ним. Она уверяла хозяйку, будто селезень уже откликается на свое имя, различает людей, окружающих его, и умеет по команде подавать голос и хлопать крыльями.
Апельсин, просунув голову между прутьев клетки, в тревоге смотрел по сторонам. Если колесо арбы попадало на выступающий камень, и вся повозка подпрыгивала на нем, то селезень испускал короткий пронзительный крик. Тогда Глафира гладила его по роскошным оранжевым перьям и говорила: «Ну, тихо, тихо!», Гончаров вздрагивал, Николай оборачивался, а лошади безо всякого принуждения со стороны кучера ускоряли шаг.
За арбой ехал на черном муле дервиш Энвер.
Это вышло совершенно случайно. В разгар лихорадочных сборов молодой турок появился у ворот усадьбы, и Аржановой не оставалось ничего другого, как взять его с собой. Впрочем, он встретил ее предложение с радостью, никаких вопросов не задал и сказал только, что ездить верхом на лошади так и не научился. В результате странствующему монаху достался злой и упрямый мул. Он сильно лягался и потому мог идти лишь в конце каравана. Зато, почти упершись головой в заднюю стенку арбы, мул двигался за ней неотступно, никуда не сворачивал и на команды всадника никакого внимания не обращал…
Внезапно лес кончился.
Они очутились на склоне горы, поросшем травой и редким кустарником. Дорога, петляя, круто уходила вверх, туда, где над долиной вставали огромные, до 30 метров высоты, серо-желтоватые и как бы слоистые скалы. Горное плато, которое они образовывали с трех сторон – северной, западной и южной, – лежало в 540 метрах над уровнем моря. Скалы служили мощной естественной преградой. Над ней люди сумели возвести еще одну, искусственную – крепостную стену с башнями и воротами. Это и была крепость Чуфут-кале, конечный пункт путешествия.
Никто из спутников Анастасии не знал точной даты ее основания, в том числе – Али-Мехмет-мурза, весьма сведущий в истории Крыма. Он объяснил, что первое упоминание о крепости в письменных источниках относится к 1298/99 году и названа она там: «Кырк-Ор» – «Сорок укреплений». Арабский путешественник Абульфеда в 1321 году видел ее и утверждал, что она принадлежит аланам, они используют укрепление в качестве убежища при внезапном нападении врагов.
Потом крепость захватили татары. Кырк-Ор стала первой столицей Крымского ханства. Резиденцию в ней имели первые его правители: Ходжа-Гирей и Менгли-Гирей. На месте христианского храма они возвели мечеть, чуть дальше – медресе и монетный двор, принимая в крепости иностранных послов. В это время в Кырк-Ор проживали мусульмане, христиане, иудеи.
Однако в начале XVI столетия Гиреи построили себе новую столицу – Бахчисарай. Вместе с ханским двором туда переехали все мусульмане. Жить на горном плато остались христиане: греки и армяне, а также иудеи – караимы и евреи талмудического толка. Место получило другое название – Чуфут-кале, или Иудейская крепость. Караимы именовали ее «Джуфт-калэ» – Двойная крепость. Татары устроили в ней оружейный склад и тюрьму. Например, здесь, в подземном каземате, около двадцати лет томился Шереметьев, русский воевода, попавший в плен к крымцам в 1661 году.
Вывод христиан из Крыма, организованный правительством Екатерины II, затронул Чуфут-кале напрямую. Греки и армяне покинули ее навсегда, переселившись на берега Азовского моря. В старинной крепости с 1778 года обитали только караимы, купцы, торговцы и ремесленники. Утром они спускались в долину и открывали в Бахчисарае конторы, лавки, мастерские, вечером же возвращались в свои дома на горном плато. Таков был ханский указ, запрещавший им проживание в новой крымско-татарской столице…
Солнце клонилась к горизонту.
Мглистые тени залегли в ущельях между горами. Леса, покрывающие их склоны, казались темными, неправдоподобно густыми. День кончался. Предзакатная тишина обнимала окрестности.
Стражники собрались закрывать Южные, или Малые ворота Чуфут-кале на ночь. Но увидев Али-Мехмет-мурзу во главе каравана, они придержали дубовые створки, сплошь обитые полосами кованого железа. Путники сначала попали в мрачный, узкий коридор между скалой и крепостной стеной. Затем, поднявшись выше, обнаружили черные зевы трех десятков пещер, вырубленных в скале одна над другой.
Сзади раздался протяжный, гулкий скрежет. За ним последовал глухой удар. Аржанова оглянулась. Стражники свели вместе тяжелые створки ворот и опустили на металлические крючья поперечный длинный брус, запирающий их изнутри. Почему-то Анастасии, вдруг показалось, что она в ловушке. Такое странное, тревожное ощущение вызывал внутренней вид крепости.
Здесь они очутились в настоящем царстве камня.
Уличная колея была не выложена булыжником, а именно пробита в скале серо-синеватого цвета, как и тротуар сбоку от нее. Стены домов, по большей части двухэтажных, неоштукатуренные, возведенные из грубо отесанных плит, без единого окошка или открытой калитки, высились слева и справа, почти закрывали небо, напоминая то горное ущелье, по которому путники проехали час назад. Лишь красные края черепичных крыш, нависающие над тесным пространством, несколько оживляли эту картину.
Караван уже двигался по улице, именуемой Средней. Она пересекала вдоль один за двух городских районов – «Старый город». Это только снизу Чуфут-кале казалась громадной, царящей над долиной. На самом деле «Старый город» занимал едва ли семь гектаров. Потому очень скоро путники увидели Среднюю оборонительную стену, Средние ворота – Орта-Капу – прорезающие ее в центре, и Главную площадь, расположенную перед ними. Дома расступились. Бешеный ветер, гуляющий на плато, ударил им в лицо.
Орта-Капу не закрывали на ночь потому, что за ними находился второй городской район, в два раза меньше первого – «Новый город». Его возвели где-то в XIV–XVI столетиях вместе с другой оборонительной стеной – Восточной. Она тянулась
