Шрифт:
Закладка:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОДРАЗДЕЛ I
Страсти и треволнения ума как причина Меланхолии
Подобно тому как гимнософист у Плутарха[1567] сказал Александру{1291}, когда тот спросил, кто из его приятелей ответил лучше на его вопрос, что каждый из них говорил лучше других, вот так и я могу на вопрос того, кто станет допытываться, какая из причин меланхолии самая мучительная из всех, могу ответить, что любая из них ужаснее других, а страсть — самая могущественная. Страсть является наиболее частой и распространенной причиной меланхолии, fulmen perturbationum (как называет ее Пикколомини[1568]{1292}), громом и молнией душевного смятения, она вызывает неистовые и быстрые изменения в этом нашем микрокосме и весьма часто разрушает его устойчивое состояние и темперамент. Ибо так же, как тело воздействует на разум с помощью своих вредных влаг, возбуждая жизненные силы, посылая в мозг грубые испарения и, per consequens [следовательно], расстраивая душу и все ее способности,
Corpus onustum
Hesternis vitiis animum quoque praegnavat una[1569]
[Тело, вчерашним грехом отягченное, дух отягчает,
И пригнетает к земле часть дыханья божественной силы],
наполняя ее страхом, печалью и пр., являющимися обычными симптомами этого недуга, так, с другой стороны, и разум чрезвычайно действенно влияет на тело, порождая своими страстями и треволнениями удивительные перемены, такие, как меланхолия, отчаяние, мучительные недуги, а иногда и смерть; влияет настолько, что в высшей степени справедливы слова Платона в его «Хармиде»{1293}: omnia corporis mala ab anima procedere, все телесные беды проистекают от разума[1570]; а Демокрит у Плутарха[1571] настаивает на том, что Damnatam iri animam a corpore, если бы тело возбудило в этом отношении иск против разума, то разум, несомненно, был бы поставлен на колени и осужден, поскольку все эти несообразности — следствие его небрежения и нерадивости, ибо он обладает властью над телом и пользуется им в качестве инструмента, подобно кузнецу, использующему молот, говорит Киприан[1572], вменявший в вину именно разуму все эти изъяны и недуги. Даже Филострат и тот считает, что Non coinquinatur corpus, nisi consensu animae[1573], источником телесной порчи явлется не что иное, как душа. Лодовик Вив склонен считать, что такие неистовые волнения происходят от невежества и неблагоразумия[1574]. Все философы винят в недугах нашего тела именно душу, которая должна была лучше управлять им с помощью велений рассудка, но не сделала этого. Стоики в целом придерживаются того мнения (как пишут Липсий[1575] и Пикколомини[1576]), что мудрый человек должен быть απαθης — свободным от каких бы то ни было страстей и душевных расстройств, таким, какими были, судя по рассказу Сенеки, Катон[1577]{1294}, Сократ, по свидетельствам греков[1578], и представители одного африканского племени в описании Иосифа Обана[1579]; эти последние настолько свободны от страстей, что даже если такого африканца ранят мечом, он лишь обернется и только. Лактанций (2 Instit. [<Божественные> установления, 2]) считает, что человеку мудрому страх неведом[1580], другие вообще исключают для мудрого человека любые страсти, а некоторые — лишь самые неистовые. Впрочем, пусть их себе дискутируют, сколько им угодно, излагают это in thesi [в тезисах], приводят противоречащие друг другу наставления, мы считаем справедливыми суждения Лемния, основывающиеся на обычном опыте: «Ни один смертный не свободен от подобных душевных смятений, если же он действительно таков, то он, уж несомненно, либо божество, либо тупой болван»[1581]. Эти страсти рождаются и взращиваются вместе с нами, мы получаем их в наследство от родителей, A parentibus habemus malum hunc assem, говорит Пелезий[1582], nascitur una nobiscum, aliturque [они рождаются, взрастают вместе с нами]; они передавались от Адама; Каин, как считает Августин[1583], был меланхоликом, а кто им не был? Не стану отрицать, что приверженность порядку, образованность, философия, религия способны умерять, сдерживать эти страсти, но лишь время от времени и у некоторых немногих людей, однако страсти все же по большей части преобладают и столь неистовы, что подобно потоку, прорвавшему плотину (torrens velut aggere rupto{1295}), сметают все на своем пути и затопляют берега, sternit agros, sternit sata{1296} [опустошают поля и уничтожают урожай], они подавляют разум. Рассудительность искажает температуру тела[1584]; Fertur equis auriga, nec audit currus habenas[1585] [квадриги / Бега не в силах сдержать и натянуты тщетно поводья]. «Ныне такой человек, — говорит Августин, — который так увлекаем ими, выглядит в глазах человека мудрого не лучше того, кто стоит на голове»[1586]. Некоторые выражают сомнение относительно того, что gravioresne morbi a perturbationibus, an ab humoribus, причиной наиболее тяжких недугов — жидкости или волнение. Однако мы считаем самым истинным ответ нашего Спасителя (Мф. 26, 41): «Дух бодр, плоть же немощна», — ей мы не можем противостоять, а еще мысль Филона Иудея: «Душевные смятения часто вредят телу и являются наиболее частой причиной меланхолии, снимая его с петель, на которых покоится здоровье»[1587]. Вив сравнивает их с «ветрами над морем, одни из которых только вызывают шторм, а другие столь неистовы, что опрокидывают корабль»[1588]. Те из них, которые поверхностны, легки и более редки, причиняют нам немного вреда, а посему мы ими пренебрегаем, однако если они повторяются вновь и вновь, то «подобно тому как дождь, — говорит Августин, — точит камень, так и эти треволнения проникают в разум»[1589], и, как заметил один, «порождают в
