— Как он быстро умер, — удивился офицер. — Рад за него. Хоть он и еврейский пес, а все-таки храбрый человек. Я знавал таких, которые висели по пять дней, а то и больше, но за это пусть благодарят того, кто их бичевал. Если он не жалеет сил, они потом мучаются куда меньше.

Постепенно небо расчистилось, и вновь ярко засветило солнце, хотя подземные толчки еще некоторое время продолжались.

Ближе к вечеру секретарь Пилата по восточным делам прискакал на гору напомнить офицеру, что по Закону Моисея распятые не должны оставаться на крестах после захода солнца, а в канун Пасхи тем более нельзя оскорблять чувства местного населения. Иисус и оба разбойника должны быть немедленно убиты. Офицер приказал:

— Перебейте двум живым ноги, а потом убейте их. Хромого не трогайте, он уже хромой, только удостоверьтесь, что он умер.

Обоим зилотам воины перебили молотком правую ногу, а потом копьем проткнули грудь под ребрами. Один из них, правда неохотно, ткнул заодно копьем и Иисуса с правой стороны груди. После этого должно было бы показаться легкое, не будь оно ужато водой, скопившейся в плевре после бичевания и хлынувшей наружу, когда воин вытащил копье.

Тела сняли, положили на телегу вместе с крестами и инструментами и повезли в покойницкую в башне Фазаила.

Иисус был мертв. По еврейским понятиям он умер в ту минуту, когда его распяли, потому что в ту минуту он выбыл из еврейской общины и стал «червем, а не человеком». Толпа же думала, что он умер, когда испустил последний крик на девятом часу казни и когда левиты-мясники принялись за свое предпасхальное дело. В официальной римской версии значится, что он умер после того, как его пронзили копьем, потому что из раны полилась кровь, которая не течет из мертвого тела. Именно этим временем удостоверили его смерть и офицер, и Антипа, пришедший в покойницкую опознать труп. Двенадцать же главных кенитов, которые короновали Иисуса и теперь стояли впереди толпы, решили, что он умер, когда его покинуло царское достоинство и он пробормотал: «Вот и смерть идет». В это мгновение умер Священный Царь, наследник Голубки.

Последней ушла с Голгофы мать Иисуса — Мария. По дороге домой ее ждали кениты, которые почтительно поздоровались с ней.

— Разреши нам, — попросили они, — предать земле тело нашего Царя.

— Спросите дочь Иосии Клеопы.

— Она разрешила, но нам нужно и твое разрешение.

— Неужели вы посмеете притронуться к тому, кто проклят, благородные сыны Раав?

— У нас древний Закон, и по нему распятие — священная казнь.

— Где вы похороните его?

— Где похоронен Первый Адам.

— Вы пойдете к римлянам просить, чтоб они отдали вам тело?

— Нет, такого права у нас нет. Ты его мать, и ты должна пойти к ним, потому что царица боится раскрыть себя. Только они не должны знать, кто просил тебя об этом.

— Я с радостью это сделаю. Я не забыла о дружбе, много лет назад выказанной мне вашими отцами, когда мне грозила смертельная опасность.

Она отправилась к Иосифу Аримафейскому и в полночь, когда пасхальная трапеза подошла к концу, попросила его помочь ей забрать у Пилата тело своего сына.

Иосифу было жалко ее, но он сказал:

— Увы, женщина, когда он был жив, я делал все, что в моих силах, чтобы спасти его. Теперь, когда он мертв, я ничего не могу сделать. Он невинен, но тело его проклято, и мне нельзя прикасаться к нему. Если я приду к Пилату с твоей просьбой, он поиздевается и откажет мне, только твои материнские слезы могут его разжалобить.

— Разве Пилат примет меня? Он ведь разговаривает только с важными господами. Но ты не бойся, я нашла чужестранцев, которые готовы отнести тело моего сына туда, где он будет похоронен, и, если правда, что ты не хотел его смерти, докажи это в последний раз. Я вдова, и он был моим единственным сыном.

Мария долго уговаривала его, и в конце концов он неохотно согласился.

На другое утро Иосиф пошел в Резиденцию и несказанно удивил Пилата своей просьбой.

— Ради всего святого, зачем тебе это, если тебе нельзя его трогать и пристойно похоронить? Или мне лучше не спрашивать?

Иосиф вздохнул, но все же не потерялся с ответом:

— Тебе должно быть известно, что в Иерусалиме издавна живут сирийские колдуны. Если твои воины продадут тело кому ни попадя, то нос, пальцы и все остальное будет использовано для колдовства, особенно пальцы, потому что в пальцах распятого великая сила. Отдай мне тело, и я распоряжусь им.

Пилат громко рассмеялся.

— Ах, Иосиф, Иосиф! Признайся, ты немножко колдун и тебе самому нужно тело хромого кудесника. Сколько ты мне заплатишь? Я отдам тебе его за пятьдесят драхм. Мне кажется, он столько и стоит. Еще заплати офицеру, который надзирал за казнью, ведь он распоряжается покойниками. Подожди, я напишу приказ. Нет, не буду ничего с тебя брать, у меня сегодня хорошее настроение.

Иосиф Аримафейский поблагодарил Пилата и с приказом в руке отправился в башню Фазаила, где все три трупа лежали на каменном полу. Офицер тоже не взял денег, но когда Иосиф объяснил, что не может забрать тело сразу, потому что в субботу всякая работа запрещена, за сто драхм согласился завернуть его в льняное полотно и положить на плиту в новой гробнице, которую Иосиф купил для себя возле пещеры Иеремии. Еще за сотню драхм он обещал поставить возле тела стражу до следующего утра.

Никодим, узнавший об этом, послал Иосифу много дорогой мирры и алоя и записку: «На похороны невинного».

Глава тридцатая

ПРОЩАНИЕ

Стражники, хотя я были выбраны за силу и опытность, не очень-то обрадовались приказу сторожить тело распятого колдуна на случай, если нагрянут ведьмы и разорители могил. Час шел за часом, и их беспокойство усиливалось, тем более что один из них, уроженец Лариссы, беспрерывно рассказывал байки о фессалийских колдунах. И каждый раз приговаривал:

— Знаете, приятели, все это не враки и не слухи, моя собственная мачеха была ведьмой, я вам уже говорил, дочерью Пана, и я сам мешал в котле, когда был маленьким.

Они боялись спать и жались как можно ближе к разожженному в нескольких шагах от гробницы костру, не забывая подливать в чаши вина.

Неожиданно на некотором расстоянии от них возникли неясные тени, не ответившие на требование назвать пароль.

— Вот, пришли, — пробормотал младший офицер, хватаясь за фаллический амулет