Спорить я не стала, потому что за все время в итальянской клинике ни разу не чувствовала себя ни униженной, ни подопытной. Чего, увы, не могу сказать сейчас. Но что еще мне остается, если я собственными ушами слышала слова Олега, что его жену должны обследовать на двести процентов и отыскать любую возможность как можно быстрее поставить ее на ноги. Он говорил это, сидя рядом, держа мою руку в своей, но как будто в этот момент физически я была где-то на Марсе.

— Это все, что вы можете сказать? - Олег слегка подается вперед - и я рада, что сегодня он не в духе с самого утра, поэтому не корчит примерного мужа и садится немного в отдалении. Его разрушительная энергетика настолько мощная, что вызывает новую волну ломоты во всем теле. - Три дня постоянных «важных анализов» - и вы заявляете, что ситуация нештатная?!

Доктор, который сидит перед нами - Роман Сергеевич Вершинин, один из лучших специалистов в своей области. Когда я сказала Ольче, что именно он будет заниматься моими ногами, сестра сразу сказала, что мне очень повезло и я в надежных руках - половину клиентов, которые ходят к ней на лечебный массаж, на ноги поставил именно Вершинин. И добавила, что даже просто на консультацию к нему очередь расписана на несколько месяцев вперед. И снова добавила, как мне повезло, имея ввиду, конечно, связи и деньги моего мужа, без которого не случилось бы это чудо.

— Олег Викторович, - доктор терпеливо ждет, пока с Олега схлынет первая волна негодования, - я понимаю, что вам могут быть крайне неприятны мои слова. Поверьте, вы не единственный пациент, который, наслушавшись отзывов о моем чудодейственном лечении, рассчитывает на более… позитивный итог.

— Да, черт побери, именно на это я и рассчитывал. - Муж немного успокаивается и снова откидывается на спинку дивана, изображая что-то отдаленно похожее на терпение.

— Не в моим правилах кормить пациентов ложными надеждами. - Говоря это, Вершинин смотрит уже на меня, и я безошибочно угадываю в этом некий намек готовиться к худшему. - Потому что ситуация очень и очень сложная. Полагаю, Вероника не первый год в балете и должна иметь представления о рисках и профессиональных травмах балерин.

Я сдержанно киваю. Все мы, конечно же, знаем, но каждая надеется, что именно ей повезет отделаться легким испугом. А некоторым, как мне, «прилетает» и по второму разу.

— Хотите сказать, что диагноз итальянцев - окончательный? - Олег все-таки не в силах держать рот закрытым. Он всегда и все держит под контролем, в том числе - тон любого разговора.

— Хочу сказать, что операции не избежать, - спокойно констатирует мужчина. - Сложной операции, которая все равно не даст никаких гарантий на полное восстановлениес. Вы понимаете, Вероника?

Мы несколько резиново-длинных секунд смотрим друг на друга и я, едва заметно, согласно качаю головой.

Говорят, молния не попадает дважды в одно и то же место. Но в меня она оба раза попала прицельно точно. Первый раз я выстояла и не сломалась, но я ведь не молния, чтобы повторить тот же самый фокус?

У меня было достаточно времени подготовиться к самому плохому прогнозу. Еще с первого дня в итальянской клинике, когда я своими глазами видела и опухшую ногу, и посиневшее колено, было понятно, что ситуация серьезная. Потом были анализы и неутешительные выводы о необходимости оперативного вмешательства. Итальянцы сразу сказали, если я захочу делать это в их клинике, они все равно не дают никаких гарантий. Потом я вернулась домой, не имея ни малейшего представления, что буду делать дальше. И, казалось, именно тогда ко мне пришло смирение - мне больше никогда не танцевать на большой сцене. Но я продолжала верить, что смогу хотя бы ходить самостоятельно.

Слова Вершинина свистят в воздухе как замах топора, которым он немилосердно сносит голову моей последней надежде. Было бы глупо отрицать, что в эту минуту я не чувствую себя на грани отчаяния.

— Я хочу, чтобы моя жена снова ходила и вернулась на балетную сцену.

— Понимаю ваши чувства, - деликатно защищается доктор. Наверное, у него богатый опыт общения с людьми, которые забыли, что не все в этом мире продается и покупается. - Мне самому горько видеть такую молодую красивую женщину прикованной к инвалидному креслу. Я готов сделать все, что в моих силах, чтобы вернуть ей… некоторые шансы, но вы должны понимать, что медицина до сих пор не научилась творить чудеса.

— Доктор просто хочет сказать, что будет очень здорово, если я когда-нибудь смогу передвигаться самостоятельно, на своих ногах. - Я расшифровываю это для Олега, потому что он явно не настроен воспринимать реальное положение вещей. - О танцах можно забыть.

Муж поворачивается ко мне всем корпусом, в его напряженном взгляде - немой вопрос: «Кто разрешал тебе вмешиваться в разговор?»

Или… он сказал это вслух?

В моей голове до сих пор присутствует постоянный шум, и иногда в нем как будто проскальзывают отдельные голоса. Пару раз я уже переспрашивала сестер, когда говорила с ними по телефону, действительно ли мне послышало. Статистика оказалась пугающей, потому что иногда я принимала их слова - за шум, а иногда то, что казалось их словами - оказывалось шумом.

Сейчас я стараюсь не паниковать и просто жду, что Олег повторит свой вопрос, если действительно произнес его вслух.

Но он просто отворачивается.

— Ваша жена права, Олег Викторович, в данный момент речь идет о восстановлении ног. Это - программа максимум. Я редко делаю категоричные заявления…

— Я это уже понял! - перебивает муж и нервно закидывает ногу на ногу, как будто забыл, что сидит не в ночном клубе, а на приме у именитого врача. - А еще я понял, что нам нужен другой специалист!

— Я редко делаю категоричные заявления, - проявляя чудеса выдержки, продолжает Вершинин, - но в данном случае я вынужден это сделать - танцевальная карьера Вероники закончена. Потому что, даже если она снова сможет ходить, то вряд ли будет способна обходиться без трости.

Я смотрю в окно за его спиной.

Большое светлое окно, залитое ярким полуденным солнцем ноября - оно уже не греет, но продолжает светить так же, как и летом, в тридцатиградусную жару. Хорошая иллюстрация моей жизни - танцы никуда не денутся, если одна поломанная балерина больше не сможет вернуться на сцену. Я стараюсь не смотреть новости, но за всей этой историей с постановкой пристально следит Олег. Пару раз он уже обмолвился, что моя дублерша справилась на отлично - и ей уже передали все мои «контракты». Я закрываю глаза и на это, потому что…

«Это балет, детка, здесь всегда есть с десяток желающих занять место стреноженной лошади».

— Мы уходим.

Олег так резко поднимается, что я невольно отшатываюсь, в первую минуту приняв его порыв за выпад в мою сторону. Только через секунду доходит, что Олег все решил и подвел черту и под сегодняшним визитом, и под диагнозом, который отказывается признавать.

Мне остается только терпеливо ждать, когда он снизойдет вспомнить о моем существовании и пересадит в кресло-каталку. Если подумать, что ощущение немощности и зависимости причинят столько же боли, сколько и потеря последней надежды когда-нибудь вернуться на сцену.