Она скроила обиженную рожицу:

— Если не скажешь, с кем ты обсуждаешь такие темы, пожалуюсь матери Болхе на твоё поведение.

— Мне рассказывал Тадеска, великий путешественник. Он обошёл полмира и изучил традиции многих народов.

— Не думала, что исполнение супружеского долга — это традиция.

Подтрунивание Янары ещё сильнее распаляло его желание.

— Давай же, милая, садись и сама решай, как глубоко меня пускать. Или ложись на правый бок.

Она перекинула ногу через Рэна, но не села на него, а наклонилась вперёд и припала к его губам. Рэн обхватил ладонями её талию, потянул вниз, сделал движение бёдрами вверх и слился с женой.

Около полудня Миула доложила о приходе матери Болхи и двух монахов-клириков. Королева и монахиня уединились в опочивальне. В гостиной тихо потрескивали дрова и плакали окна. Клирики неподвижно стояли возле стола, не отводя глаз от открытого талмуда. Лейза сидела возле камина и наблюдала за Рэном, а он ходил из угла в угол, нервно потирая подбородок.

Наконец Болха вышла из опочивальни, закрыла дверь и, сложив перед собой руки, спрятала ладони в рукава чёрно-белого одеяния:

— Четыре месяца. Более точно сказать не могу. К королеве каждый месяц приходили регулы. Всё, как прошлый раз. Только теперь плод крупный. О прилежании говорить рано.

Клирики произвели записи, обмакнули большие пальцы в чернила и отпечатками заверили написанное.

— Плод крупный, — повторила Болха.

— Я распишу строжайшую диету, — отозвался старший по возрасту монах.

— Вы видели мою супругу? — набросился на него Рэн.

Клирик упёрся задницей в край стола:

— Видел, ваше величество.

— В ней нет ни унции лишнего веса. Я не разбираюсь в родах, но догадываюсь, что женщине необходимы силы, чтобы произвести на свет ребёнка. А вы что предлагаете? Заморить королеву голодом? Она совсем ослабнет. Вы понимаете это или нет?

— Понимаю, — ответил клирик твёрдым тоном. — Но если ребёнок застрянет в родовых путях, кто будет виноват? Я не хочу оказаться привязанным к столбу на Рыночной площади.

Рэн обернулся к монахине:

— Ну а вы что скажете, мать Болха?

— Мы можем поговорить с глазу на глаз, ваше величество?

— Что ты себе позволяешь? — пришёл в негодование клирик. — Каждое твоё слово о состоянии королевы должно быть отражено в записях!

Рэн осёк его жестом:

— Оставьте нас!

Клирики нехотя покинули гостиную.

— Все! — произнёс Рэн.

Недовольно вздохнув, Лейза удалилась.

Мать Болха проверила, плотно ли закрыта дверь в опочивальню, и повернулась к Рэну посеревшим лицом:

— Я не сказала клирикам всей правды, ваше величество.

— О чём ты?

— Срок беременности определяется по шевелению плода и по его размеру. По слабому шевелению я сделала вывод, что плоду четыре месяца. Значит, королева понесла по возвращении из Мэритского замка.

— Так, — нахмурился Рэн, предчувствуя не очень приятное продолжение.

— Как я сказала, плод крупный. По его размеру можно предположить, что срок беременности шесть месяцев. Я не сказала это клирикам, потому что в этом случае королева понесла сразу после первых родов, что маловероятно, либо непосредственно в Мэритском замке.

Рэн ладонью обхватил горло монахини:

— Никаких либо!

Она вцепилась ему в рукав. Её глаза вылезли из глазниц, дряблая кожа на лице вздулась и налилась кровью, из раззявленного рта вырвался хрип.

Рэн выпустил Болху, заложил руки за спину и произнёс спокойным тоном:

— Никаких либо.

— Я верю, — просипела она и закашлялась. Восстановив дыхание, вытерла слёзы. — Я верю нашей королеве. Она светлая, чистая, добрая. Но я обязана вас предупредить. Зная её предрасположенность к преждевременным родам… Королева должна разрешиться от бремени через пять месяцев. Если ребёнок родится раньше срока, снова поползут грязные слухи. После наказания монахов клирики больше не пойдут вам навстречу. Они не станут разбираться, доношенный ребёнок или недоношенный. Я выступлю в защиту королевы и возьму вину на себя. Скажу, что ошиблась, неправильно определила срок, и напомню, что я дважды говорила о крупном плоде. А вы убедите королеву солгать.

Оттолкнув Болху, Рэн вошёл в опочивальню.

Янара стояла возле окна и, кутаясь в пушистый платок, наблюдала за полётом снежинок.

Рэн обнял её сзади за плечи:

— Красиво!

— Красиво, — тихим эхом ответила она.

— Скоро мы будем смотреть в окно втроём. Не могу дождаться.

— Я тоже.

Рэн развернул Янару к себе лицом:

— О чём тебя спрашивала мать Болха?

— Была ли у нас с тобой половая связь до моей поездки в Мэритский замок.

— Что ты ответила?

— Правду. Сказала, что не было.

— Больше никому об этом не говори. Хорошо? — Рэн заглянул Янаре в глаза. — Об этом никто не должен знать.

— Почему?

— Потому что это никого не касается.

Янара виновато улыбнулась:

— Болха знает, что ты берёг меня.

— Она никому не скажет. — Рэн поцеловал Янару в лоб. — Я счастлив!

Провёл пальцами по её щеке и вышел из опочивальни.

Янара вновь уставилась в окно. Она безумно соскучилась по сыну и собиралась его проведать. Ждала, когда прекратятся дожди и подмёрзнет дорога. Но в животе неожиданно заворочался ребёнок. Она думала целую неделю: утаить от Рэна и отправиться в путь или признаться. Чашки весов склонялись то в одну сторону, то в другую. И когда желание уехать вроде бы перевесило, пришло понимание: обман раскроется и Рэн больше не позволит ей видеться с сыном.

В дверь постучали.

— Ваше величество, можно войти? — прозвучал голос Лейзы.

— Я уже разделась. Хочу принять ванну.

— Если вы не возражаете, я приду позже.

— Я буду ждать, — крикнула Янара и, усевшись перед зеркалом, достала из шкатулки письмо.

«Милая мамочка! У меня всё хорошо. Я хорошо сплю и хорошо кушаю. Я люблю тебя. А ещё я люблю смотреть на огонь и на красные листья. У меня отросли волосики. Беленькие, как у тебя. Меня все слушаются и никто не обижает. Написала Таян под диктовку герцога Мэрита».

Янара уткнулась лицом в лист бумаги и разрыдалась.

— 2.23 —

Разодетые горожане прижимались к стенам домов и низко кланялись королю и лорду Верховному констеблю. Канатные плясуны, удерживая равновесие с помощью шестов, принимали согбенные позы. Трубадуры прекращали терзать замёрзшие струны арф и лютен и, раскинув руки, делали потешные реверансы, будто благодарили публику за аплодисменты. И только дети не обращали внимания на величественных всадников, смеялись и гомонили, разглядывая пряничные замки, возведённые тут и там для украшения города. Столица отмечала праздник Двух Единиц — начало нового года.

— Он привёл с собой полсотни защитников веры и дюжину разведчиков, не так уж и много, — говорил Киаран, мерно покачиваясь в седле. — Эсквайров и слуг я не беру в расчёт, хотя думаю, что