– Надо же, плафон сделан из сплавленных кусочков бутылочных стёкол, – Йен заворожённо прикоснулся к фонарю, склонившемуся над тихой улицей, как нераспустившийся ночной цветок. – Наверно, он мой ровесник.

Я невольно улыбнулась:

– Выходит, это вековые битые бутылки? Романтично звучит.

– Даже негодный хлам через сто лет приобретает ореол благородства, – задумчиво протянул Йен и щёлкнул ногтем по плафону. Стекло отозвалось долгим гудящим звоном, от которого сыроватая осенняя свежесть и пронзительная тишина стали будто бы ещё глубже, ещё полнее. – Как я, например.

– Шутки у тебя…

– Столетние?

Мы рассмеялись.

Брусчатка под ногами постепенно становилась всё более вытертой, плотно подогнанной – ближе к центру за мостовыми следили. То там, то здесь стали появляться заманчивые открытые двери, за которыми звенели бокалы, пахло кофе, грилем и подгорелым хлебом. Мне понравилось одно кафе, расположенное в холле городской библиотеки: оно, пожалуй, немного напоминало «Нору» с поправкой на провинциальный шик. Но закрываться таким свежим, оглушительным вечером в каком-то душном помещении не хотелось, так что Йен взял нам у уличной торговки два бумажных стакана с глинтвейном – картонный краешек и швы почти сразу же промокли, но зато ладони согрелись, да и в желудке стало теплее и веселее.

Мы кружили по городу, то отдаляясь от берега реки, то снова приближаясь к нему. На площади напротив моста поцелуев стояли две детские карусели, вокруг них грудились ларьки с уличной едой, а напротив завлекательно подмигивал иллюминацией вход в стриптиз-клуб.

Йен заглянул туда – и сразу же вернулся, разочарованный.

– Что там? – полюбопытствовала я, но он только цокнул языком и поджал губы.

От площади до гостиницы «Монреми» было уже рукой подать.

Само строение, кстати, выглядело вполне симпатично: симметричный фасад а-ля старый особняк, две башенки и дикий виноград, увивший всё вплоть до крыши. Лозы к зиме уже почти оголились, но кое-где на коричневато-бежевой, как крем-брюле, облицовке кровенели растопыренные пятерни листьев и чернели гроздья мелких ягод. Немного жутковато, если честно, но вообще местечко оказалось на редкость мирным – ни одной потерянной души, даже самой завалящей, медиуму вроде меня и ловить нечего. В холле было гулко и пусто; немного пахло старым деревом и пыльной тканью, но ближе к стойке всё забивал синтетический аромат сандала из курильницы. У телефона дремала женщина лет сорока, укутанная в безразмерную шаль.

– Добрый вечер, – кашлянула я, приблизившись к стойке, и протянула документы. – У меня зарезервирован номер на имя Урсулы Мажен.

Женщина сонно заморгала, а потом чуть поправила монитор и принялась щёлкать мышкой.

– Третий этаж, вид на город?

Я, хоть убей, не помнила, что там отметила в форме бронирования, поэтому кивнула на всякий случай.

– Следуйте за мной.

И мы скорбной процессией двинулись наверх.

Вообще на дорогой отель это походило мало – откровенно старые ковры, кое-где облупившиеся косяки… Но в целом здесь было чисто, и запах пыльного дерева на втором этаже сменился чем-то цветочным, свежим и томным одновременно, как жасмин на берегу моря. Я шла почти впритык к нашей провожатой – наверное, инстинктивно боялась отстать, а Йен наоборот глазел по сторонам и не особенно торопился. Минут через пять хождений по коридорам мне стало слегка не по себе; чувство сначала свербело на фоне, почти неощутимое, но потом усилилось, превращаясь в душную тревогу, как в ночном кошмаре. Мы шли уже слишком долго и, кажется, злосчастный третий этаж осматривали уже по второму разу. Женщина, которая вела нас, всё время молчала и куталась в шаль, не особенно заботясь, следуем ли мы за ней, и даже на Йена не заглядывалась.

Последнее было откровенно подозрительно.

– Пришли, – наконец остановилась она так резко, что я едва не врезалась в её костлявую спину. На секунду меня обдало кисловато-конфетным запахом, характерным для детской игрушечной косметики, и в горле запершило. – Номер три-один-шесть. Не забывайте запирать дверь, когда вы внутри. Когда будете съезжать, оставьте ключ в замочной скважине снаружи. Доброй ночи.

И, вложив мне в руку тяжёлый бронзовый ключ, она, зевая, поплелась обратно. Я задумчиво посмотрела на него – и торжественно вручила Йену со словами:

– Ты первый.

– Потому что меня не жалко? – полюбопытствовал он искренне.

– Ну что ты, милый. Это потому что ты у нас большой, – ответила я в тон и погладила его пресс сквозь свитер. Мышцы под моей рукой ощутимо напряглись. – И сильный.

Он накрыл мою ладонь своей и, склонившись, поцеловал меня в щёку – легко, но долго, так, что его жар успел проникнуть мне под кожу и остаться невидимой меткой.

– Что же ты делаешь, Урсула? – мурлыкнул Йен, едва не касаясь губами моей шеи. – Ты хочешь в коридоре?

– Хочу – что? – откликнулась я, с трудом унимая приятную дрожь, но он уже отстранился, провернул ключ в замке и шагнул в номер.

Щёлкнул выключатель.

– А тут миленько.

– Миленько, – согласилась я, поднырнув под его руку и наспех окинув комнату взглядом. Почти всё пространство занимала одна огромная кровать, кажется, составленная из двух сдвинутых двуспальных, с роскошным деревянным изголовьем, похожим на кружево. – Шкаф есть?

– Вроде есть, стенной, – откликнулся Йен весело и потрепал меня по волосам: – Заглянуть в него и проверить, нет ли внутри монстров?

– Да, будь любезен. И под кровать тоже.

Он бессовестно расхохотался, но просьбу выполнил.

Кровожадных чудовищ в тёмных гардеробных недрах, по счастью, не обнаружилось – ну, или они все попрятались куда подальше, почуяв наше приближение. Зато под кроватью завалялось несколько конфетных фантиков и надкушенная шоколадка, просроченная на четырнадцать с половиной лет. Странно, конечно, особенно если учесть, что в остальном комната была достаточно чистой… Но Йен уверил меня, что взрослых людей фантики опасности не представляют, если только не засовывать их в непредназначенные для этого места.

– И шоколадки тоже, – добавил он убедительно и, видимо, просто на всякий случай испепелил кучку подозрительного мусора щелчком пальцев. – Но вот кое-что меня всё-таки озадачило…

Я тут же отвлеклась от раскопок в таинственных глубинах чемодана – где-то там покоилась шёлковая ночная сорочка, та самая, которая пережила наш безумный вояж по Запретному Саду и вокруг него – и настороженно переспросила:

– Ты что имеешь в виду?