себя о том, какой же путь — самый надёжный, чтобы прекратить посещать Зубайду; с тем же интересом он задавался и вопросами о том, что сделали военные власти страны, что замышляют англичане, и на что решится Саад. Он был снова счастлив, и как всегда, вслед за счастьем тянулся шлейф размышлений. Если бы не его сильное стремление нравиться людям, и не их любовь, приносившая столько счастья, ему бы ни составило никакого труда покинуть дом певицы и больше не возвращаться к истлевшим чувствам и завядшим цветам. Сердце его наполнилось пресыщением, словно застоявшаяся в болоте вода, хотя он постоянно испытывал страх, что после себя оставит память о пылающем гневом сердце и злобной душе. Всякий раз, как скука стесняла дыхание, как же ему хотелось, чтобы его возлюбленная первой оставила его, и тогда он был бы покинутым, а не бросившим её! И как же ему хотелось, чтобы его связь с Зубайдой прекратилась точно так же, как и похождения с другими женщинами до того: с мимолётным смущением, окупаемым лучшими подарками на прощание. Затем такие связи превращались в крепкую дружбу. Примет ли теперь Зубайда — он полагал, что она не меньше его была сыта этой связью — его извинения?.. И захочет ли он вымолить у неё прощение своими подарками за то, что решился уйти?… Подтвердится ли её слава великодушной женщины с щедрой душой, такой же как и у её «коллеги» Джалилы, к примеру?.. Вот о чём ему нужно было подумать и подготовить самые действенные отговорки. Он глубоко вздохнул, словно жалуясь на то, то любовь такая преходящая вещь, которая не длится настолько долго, чтобы её хватило на то, чтобы сердце перенесло все тяготы страстей. Остаток дня его воображение блуждало в дебрях: ему виделось, как он бредёт в потёмках, пытаясь найти на ощупь тот самый дом, а соседка ждёт его у порога со светильником в руках.

52

«Англия объявила о своём протекторате над страной по собственному побуждению, без всяких просьб со стороны египетского общества или его согласия. Протекторат является недействительным и незаконным, так как это всего лишь одна из нужд военного времени, которая прекратится вместе с самой войной…»

Фахми диктовал этот текст слово за словом, громко и отчётливо, а мать, Ясин и Зейнаб с большим вниманием следили за этим новым уроком по орфографии, в который Камаль ушёл с головой, сосредоточившись на словах, но не понимая их смысла. Не было ничего странного в том, что Фахми задаёт брату писать диктант или что-то другое на семейных кофейных посиделках. Лишь тема диктанта казалась странной даже матери и Зейнаб, а вот Ясину — нет: он наблюдал за обоими братьями с улыбкой:

— Вижу, всё это захватило тебя… Аллах научил тебя диктовать этому несчастному мальчику лишь политические речи на тему патриотизма, раскрывающие перед теми, кто их читает, двери тюрьмы.

Фахми поспешил внести поправку в мнение брата и сказал:

— Это одна из речей Саада, которую он произнёс перед правителями-оккупантами в Законодательном собрании.

Ясин с удивлением и интересом произнёс:

— И что ему ответили на это?

Фахми взволнованно сказал:

— Пока ещё от них ответа не поступало. Все в тревоге спрашивают о нём. Это как гнев рычащего льва, у которого никогда не было и тени справедливости или доброты.

Он в раздражении вздохнул:

— Нужно было разозлиться сразу после того, как «Вафду» запретили эту поездку, когда Рушди-паша подал в отставку с поста премьер-министра, а тот, кто должен был занять место султана, сделал промах, приняв её.

Затем он помчался в свою комнату и вернулся, развернув сложенный лист бумаги, и передал его брату:

— У меня есть не только эта речь. Вот, прочитай этот манифест, который распространяют в тайне: в нём содержится послание «Вафда» к султану…

Ясин взял манифест и принялся читать:

«Ваше Величество… Нижеподписавшиеся члены „Аль-Вафд Аль-Мисри“ имеют честь передать Вашему Величеству от имени народа следующее:

Когда воюющие державы договорились о том, чтобы сделать принципы свободы и справедливости основой мира и заявили, что судьба народов, затронутых войной, станет предметом консультаций, мы взяли на себя труд по объявлению независимости своей страны и защиты своего права на мирной конференции, пока оно совсем не исчезло с политической арены, и пока мы не освободились из-под турецкого господства, ибо протекторат, который объявила Англия без согласования с Турцией и с египетским народом, является недействительным, так как это всего лишь одна из нужд военного времени, которая прекратится вместе с самой войной. Опираясь на данные обстоятельства, а также на тот факт, что Египет понёс все те потери, которые выпали на его долю, и благо есть те, кто говорит о праве на свободу малых наций, на мирной конференции нам ничто не помешает заявить о нашей политической свободе, согласно принципам, на которых она основана.

Мы доложили о своём желании совершить поездку вашему премьер-министру, господину Хусейну Рушди-паше, и он обещал помочь нам с поездкой, полагаясь на то, что мы выражаем волю всей нации…

Но когда нам не позволили совершить эту поездку и произвольно и незаконно заключили под стражу в собственной стране, помешав нам защищать наш бедный народ, и когда народ выразил свою волю, государство не смогло дальше нести на себе ответственность и оставить господина Рушди-пашу на его посту, он и его коллега — министр юстиции — объявили об окончательной отставке, которую народ принял с уважением к ним и признанием патриотизма обоих.

Народ полагал, что в их благородном выступлении и заключалась защита свободы, и потому никто в Египте не ожидал, что у проблемы с поездкой делегации „Вафда“ будет иное решение: принятие отставки премьер-министра и министра юстиции, ибо за этим следили те, кто жаждал нашего унижения и предоставления им возможности высказать потребности народа на конференции и причинить нам страдания, признав право господства иностранцев над нами навсегда.

Мы знаем, что, скорее всего, Ваше Величество было вынуждено в силу причин высшего порядка согласиться с передачей престола отцу Вашего Величества, который освободился