Шрифт:
Закладка:
– Казы-Гирей! – воскликнула молодая женщина.
– Наконец-то вы тоже заметили нашего старого крымского знакомого, – тихо произнес князь Мещерский, наклонившись к ней. – Каюсь, и я увидел его не сразу. Даже не знаю, когда он появился. Но, видимо, в начале этого бесконечного танца…
Адъютант светлейшего выразился абсолютно точно: представление о времени они утратили. Давно или недавно начали кружиться, как заводные, эти люди в развевающихся балахонах? Давно или недавно они сами зашли во двор мечети, чтобы увидеть тех, на кого снисходит Божья благодать?
Прохладные тени на каменных плитах, неподвижные кроны деревьев, точно вырезанные из зеленой бумаги, вода, падающая из фонтана в мраморную чашу бассейна – немало по-настоящему реального, поддающегося осязанию, рассматриванию, осмыслению было в таинственной восточной картине под названием «зикр». Но самой реальной ее деталью для Аржановой теперь являлся Казы-Гирей, который, сложив руки на животе, стоял на краю пестрого, пушистого ковра и, по-видимому, чувствовал себя в полной безопасности.
От Анастасии его отделяло шагов пять, не более, и еще – круг танцующих дервишей. Естественно, он не мог узнать «ФЛОРУ». Белая бесформенная накидка «фериджи» скрывала ее лицо и фигуру. Не вызывали у него подозрений и слуги с саблями. Скрестив ноги по-турецки, они сидели на кожаных подушках вокруг госпожи – единственной женщины на собрании братства «мавлавийа».
Курская дворянка не сводила взгляда со своего противника. Мысленно она благодарила Микиса Попандопулоса за мудрый совет: в связи с неясной политической обстановкой в ханстве членам экспедиции лучше принять облик мусульман. Князь Мещерский с ним не согласился. Секунд-ротмистр предлагал поступить как раз наоборот – немедленно создать конный русско-татарский отряд, хорошо его вооружить и начать партизанские действия против наемников, вторгшихся в Крым с Тамани.
Однако по настоянию Анастасии все кирасиры коротко остригли волосы, лишившись предусмотренных Уставом армейских украшений: буклей над ушами и косечк на спине. Кроме того, они перестали бриться и вскоре на щеках и подбородках появилась густая щетина, весьма напоминавшая бороды здешних жителей. Жаркое южное солнце быстро покрыло загаром их лица. С помощью Фатиха-Федора солдаты даже выучили кое-какие бытовые, обиходные фразы по-тюркско-татарски.
Благодаря таким нехитрым уловкам, они сейчас находились рядом с Казы-Гиреем. Но воплотить в жизнь пункт «В» инструкции № 2, касающийся нейтрализации резидента турецкой разведки, было невозможно. Оба они – и Аржанова, в напряжении сжимая кулаки, и князь Мещерский, механически положивший ладонь на рукоять сабли, – отлично понимали это.
Ничего не изменилось в заунывной мелодии двух флейт. Слишком протяжные звуки чередовались в ней с короткими, при которых барабанщик ударял палкой в небольшой барабан. Но из шести дервишей продолжали танец только трое, в том числе и Энвер. Монахи больше не двигались по кругу. Они вращались каждый вокруг собственной оси там, где застал их последний выкрик шейха Ходжи-Ахмада:
– Аллах акбар!
Случайно или нет, но Энвер в этот момент очутился перед Анастасией. Она решила, что он находится в полуобморочном состоянии. На лбу молодого турка выступила испарина, глаза ввалились, резко обозначились скулы, кожа преобрела мертвенно-бледной оттенок и дыхание с трудом вырывалось из приоткрытого рта. Наверное, как и шейх Хусайн ибн Мансул ал-Халлайджа, он уже был готов произнести сокровенное: «Я есть Истина», – а потом спокойно принять адские муки и смерть от тех людей, кому Божественное откровение недоступно.
– От шо воны робят? Шо робят… – раздался хриплый голос сержанта Чернозуба, сидевшего за Аржановой. – Аж голова у мени кругом… Зовсим ничого не розумию…
– Не смотри туда! – приказала она.
– Пробачьте, вже ни як то не можно, ваш-выско-бродь.
– Что за глупости, сержант!
– Це не глупости, а тако лыхо, шо черти прямо пред очамы скачуть и скачуть… Водного з ных я, кажись, знаю… – кирасир указал в сторону Казы-Гирея. – Почекайте трошки, ваш-выско-бродь! Вон допрыгается. Зараз я его до смерти зарублю…
Надо отдать должное князю Мещерскому. Все-таки сумел остановить секунд-ротмистр своего подчиненного великана. Он просто бросился ему под ноги. Могучий украинец со всего размаха шлепнулся задом обратно на кожаную подушку. Кроме того, капрал Ермилов незаметно наступил Чернозубу на руку и надолго задержал сапог в этом положении.
В общем, инцидент они замяли.
Главе братства Аржанова объяснила, что простому мусульманину, впервые попавшему на «зикр», стало худо от созерцания Божьей благодати. Почтенный старец, очень довольный, кивнул: подобное у них на собраниях случается, и это есть свидетельство чистоты сердца и помыслов верующего, обратившего взгляд к Богу.
А Казы-Гирей ушел.
Как и другие участники «хадарата», в конце действа он приблизился к шейху Ходжи-Ахмаду, поклонился, поцеловал ему руки и затем быстро направился к воротам. Два охранника в одинаковых темно-синих кафтанах неотступно следовали за ним. Уже под аркой ворот, затененной кипарисами, двоюродный брат хана вдруг обернулся. Аржанова могла поклясться, что Казы-Гирей смотрел на нее.
Глава десятая
Плохие новости
Копытца двух серых осликов, запряженных в тележку с кувшинами и макитрами, бойко выстукивали дробь по грунтовой дороге. Она тянулась между бесконечными дувалами – толстыми, глухими заборами из камня или глины, с черепицей наверху. Молочник Сервер, догоняя своих животных, довольно быстро двигался к самой дальней на этой улице усадьбе. Сегодня он начинал объезд клиентов именно с нее, исподняя просьбу давнего и постоянного покупателя – греческого купца Попандопулоса, щедро платившего даже за незначительные услуги.
Кроме молока, сливок и сметаны Сервер вез обитателям усадьбы конверт, запечатанный восковой печатью. На всякий случай – мало ли что придет в голову неверным – молочник тщательно осмотрел и ощупал его, но ничего подозрительного не обнаружил. Внутри, судя по всему, находился листок плотной бумаги, снаружи – надпись, сделанная черными чернилами: «FLORA». Крымский татарин Сервер и свою-то тюркско-татарскую грамоту не знал, а уж латинские буквы и подавно видел впервые. Он понял лишь одно: это – какой-то условный знак.
За ворота усадьбы его обычно не пусткали. На стук сразу выходил суровый привратник по имени Фатих. Он расспрашивал Сервера о привезенных продуктах, пробовал их, выбирал нужные и брал прямо в кувшинах и макитрах, сполна платя по счету. Молочник, человек очень общительный, всегда пытался завязать с Фатихом разговор. Привратник отвечал уклончиво и спешил попрощаться.
Сейчас же Сервер сперва вручил ему конверт от Попандопулоса, а затем отрекомендовал свои изделия, советуя обратить внимание на сметану невероятной густоты и жирности. Но Фатих посмотрел не на сметану, а на конверт, потом, не говоря ни слова, исчез за калиткой. Молочник надеялся, что обычная закупка все-таки будет произведена. Потому он отвел осликов вместе с тележкой в тень под буковое дерево с раздвоенным стволом, привязал там вожжи и стал ждать.
За высоким забором усадьбы вдруг началась суета. Раздалась голоса, говорившие на языке, Серверу незнакомом, хлопанье дверей, ржание лошадей, позвякивание конной амуниции, перестук копыт. Наконец ворота отворились, и четыре всадника в восточных кафтанах и разноцветных чалмах, навернутых по-янычарски на поярковые колпаки, выехали на улицу.
Хорошо еще, что Сервер убрал тележку с дороги заранее. Породистые верховые лошади горячились, и особенно – самый лучший среди них, серый арабский жеребец превосходного экстерьера и явно немалой цены. Встав на дыбы, он попятился к дереву с раздвоенным стволом. Молочник испугался за свой товар и схватил кнут. Но дело обошлось без его участия. Совсем молодой, безусый наездник, сидевший на «арабе», справился с управлением и остановил коня. Он даже успел бросить Серверу монету в пять акче и крикнуть звонким мальчишеским голосом:
– Алла разы олсун![101]
Подняв облако белой бахчисарайской пыли, всадники ускакали.
Фатих быстро закрыл ворота и вышел на улицу, чтобы купить молока и сметаны. Какой же крымский татарин не разбирается в лошадях, и разговор у них теперь получился более содержательным. Сервер на все лады расхваливал серого арабского жеребца. Фатих поддакивал, но на вопросы о его молодом хозяине, умелом коннике, отвечать не стал, сказав лишь, что тот – из богатой семьи и сюда приехал недавно, в гости к родственникам.
Подобный вызов предусматривался у них с Попандопулосом только в экстренных случаях.
Ведя Алмаза галопом по тихой окраинной улице, Аржанова ломала голову над тем, какова его причина. Добравшись до Базарной площади в центре ханской столицы, она с удивлением обнаружила, что это место, прежде очень людное и шумное, замерло точно
