Шрифт:
Закладка:
Година подумал, оглянулся на сыновей, стоявших вокруг него с рогатинами и топорами. Вздумай рароги осаждать огнище, Листопадникам придется плохо. Наконец Година принял решение и кивнул сыновьям на засов.
– Наша клятва правдива перед богами! – шепнул он. – Чуры не выдадут!
Ворота открылись, несколько человек во главе с Боримиром и рослым воеводой вошли во двор.
– Позови всех твоих женщин, – предложил Боримир Године, сразу угадав в нем старейшину. – Я посмотрю, нет ли ее среди них, а мои люди посмотрят, не спрятал ли ты кого.
Уже сгущались сумерки, рароги зажгли несколько факелов. Бабка Благина, враждебно поджав губы и не кланяясь незваным гостям, выводила из домов на двор всех молодых женщин и девушек. Многие держали хнычущих детей. Смеяна стояла между Игрёной и ее матерью, стараясь дышать ровнее. По виду она не выделялась ничем: Игрёна, с которой они оказались одного роста, еще раньше дала ей две свои рубахи, украшенные всеми знаками племени и рода, завещанными от предков. Бабка Благина, не нарадуясь на возвращенную дочь, сама перечесала ей волосы и вместо двух речевинских кос заплела одну, как принято у девушек дрёмического племени. Другая прическа несколько изменила лицо Смеяны, и родичи ахали в радостном изумлении, видя, до чего она в привычной им одежде и с привычной прической стала похожа на их дочерей. А в полутьме не так-то легко разглядеть лицо, и выдать Смеяну мог только речевинский выговор. Когда-то, еще в Истоке, рароги слышали ее голос и могли запомнить.
Боримир медленно прошелся вдоль рядка женщин перед Годиновой избой.
– Вот она! – вдруг крикнул кто-то из рарогов.
Остальные бросились на голос, князь быстро повернул голову. Смеяна вздрогнула, вскинула глаза, ожидая встретить десятки взглядов, устремленных на нее. Пропала!
Однако ничего подобного. Бородатый рарог показывал на одну из сестер, стоявшую на другом краю рядка. Смеяна уже знала, что ее зовут Мирёна и она слывет первой красавицей не только Листопадников, но, как ей с гордостью успели сообщить, и всей округи. Мирёна была выше ростом, чем Смеяна, статная, румяная, с мягкими и правильными чертами лица. Такая же рыжая, желтоглазая и с такими же веснушками.
Боримир сделал несколько торопливых шагов в ту сторону, кто-то поднес поближе второй факел. Затаив дыхание, Листопадники ждали, мать девушки шепотом запричитала, словно чужие люди уже отняли у нее дитя. А Боримир медлил, не в силах собраться с мыслями и вспомнить.
– А может, вот эта? – Рослый воевода показал на другую девушку, стоявшую рядом.
И здесь была такая же рыжая коса, такие же желтые глаза, вздернутый нос с веснушками. Только она была менее красива, и взгляд Боримира вернулся к Мирёне.
– Да и тут одна есть! – Кто-то из рарогов кивнул на Игрёну.
– И не одна! – подхватил другой, бегло глянув на Смеяну.
Она не поднимала глаз, боясь выдать себя взглядом.
– Да что они, все тут одинаковые? – с пробудившимся раздражением воскликнул Боримир.
Он был в растерянности: он искал одну девушку, а нашел сразу пять или шесть, и каждая из них по виду годилась стать Солнечной Княгиней и Золотой Рысью. Он оглядывался вокруг и везде встречал взгляд желтоватых глаз под угрюмо насупленными рыжими бровями, везде в свете факелов поблескивали рыжие волосы и бороды мужчин, везде пестрели веснушки на носах и щеках женщин. В племени голубоглазых и светлорусых рарогов рыжие были большой редкостью, а здесь, выходит, наоборот? И ценность их в глазах рарогов упала: золота не должно быть слишком много, иначе оно не кажется таким уж драгоценным.
– Я дал тебе клятву, княже, – подал голос дед Година. – Здесь только наша кровь. У нас нет чужих.
– Все наши. Сколько есть! – враждебно буркнула бабка Благина, готовая защищать против целого войска всех внучек и Смеяну в особенности. – Нам чужих не надо, и ты, князь светлый, шел бы к своим! Обещался ведь!
Боримиру было нечего возразить – он обещал не трогать рода Листопадников, а других здесь не оказалось. Хлопнув плетью по ноге, он резко повернулся и пошел к своему коню. Может, ему и хотелось бы взять с собой ту, которую заметили первой, – уж очень она была хороша. Но боги не простят подмены – священный сокол выбрал не ее. А где он, священный сокол? Был бы он сейчас здесь! Он снова указал бы угодную богам. А главное, тогда Боримир мог бы спокойно вернуться домой и не бояться, что племя рарогов отвергнет его как неудачливого и недостойного править.
Стук копыт рарожских коней затих в глубине темного леса, Листопадники закрыли на ночь ворота и разошлись по избам. Девушки шептались, женщины причитали вполголоса, заново переживая прошедшие страхи, бабка Благина обнимала Смеяну, спасенную и как бы вернувшуюся еще раз.
– Боги, чуры уберегли! – повторяла Благина. – Не допустили, чтобы упырь рарожский тебя признал! Стало быть, все верно – наша ты и жить тебе с нами!
Смеяна обнимала ее в ответ, всем сердцем веря, что так и есть. Боги уберегли ее от чужих людей, от чужой земли, спрятали среди родных, чтобы она жила там, где ей место. Каким же блаженством было ощущать себя в надежном кругу родичей, среди дедов, бабок, теток и дядек, братьев и сестер, спаянных общей кровью в неразрывную цепь, ощущать себя равным звеном в этой цепи, которой не страшно ничего: ни жизнь среди трудов и опасности, ни даже смерть. Цепь рода не прерывается на грани погребального костра – она тянется по пути предков и в иной мир, откуда предки помогают потомкам.
Огнище постепенно успокоилось. Тем временем совсем стемнело, Листопадники готовились ко сну. Смеяну уложили на полатях рядом с Игрёной, которая шепотом продолжала расспрашивать ее о прежних встречах с рарожским князем. Но Смеяна отвечала едва внятно: после этого бесконечного дня ей слишком хотелось спать.
В тишине засыпающего огнища пугающе ясным показался шум за тыном, потом громкий, уверенный стук в ворота. Мигом все подняли головы.
– Никак вернулись! – охнула какая-то из женщин. – Ох, Мати Макоше, Брегана Охранительница…
– Кто там? – резко крикнул с крыльца дед Година, больше сердясь на навязчивых гостей, чем страшась их.
– Князь Держимир! – ответил ему громкий, многим знакомый голос.
* * *
Поспешно одеваясь на ходу, Листопадники сыпались со всех крылечек. Свой князь – не чужой: Година и Благина
