Шрифт:
Закладка:
Взвесив обстановку, наш. командир роты дает приказ: сделать не простую засаду, а держать настоящий фронтальный бой. Огня у нас, мы чувствуем, хватит — мы решили принять бой. Для этого мы раздвинули взвода буквой «Г». А самому правофланговому взводу командир приказал: как только завяжется бой, пересекать шоссе и — цепью! Для того, чтобы легче было расправиться.
Ну, немцы шли, не знали, что их ждет, сколько тут нас.
Я лежал от поворота метров двадцать, и как только первая машина приблизилась, мы открыли огонь, огонь плотный, хороший… Шофер сидит, мне хорошо было видно — стукнул из СВТ. Хлопцы были хорошие у нас, рота была очень боевая.
Ну, завязался бой. Оттуда уже стали хлопцы перебегать, чтобы окружить. Но здесь бил пулеметчик немецкий.
Я перебег в канаву, где немцы, и пока наши подбежали, развернулся и убил пулеметчика. Затем — другого номера. И тут же — и мне в ногу! Вот сюда ударило.
— У вас СВТ на «пулемет» была поставлена, переделана?
— На «пулемет». В общем, расстрелял я три диска. Ну, и тут меня ранило. Я сел, пока меня перевязали, прошло минут пять, и бой закончился. Ребята набежали и смяли их, буквально за пять минут все были перебиты. Было их человек пятьдесят. Эсэсовцы… Но что характерно. Характерно было то, что когда мы брали их штыки-кинжалы, то они были в крови…»
Ананич Алексей Андреевич (г. п. Кличев Могилевской обл.)
«Нам сообщили: каратели поехали деревню Борки жечь. Пока мы пришли, деревня уже горела. Мы с опушки леса видели, что они уже уезжать собираются. Мы напрямик пошли засаду делать. С полчаса посидели, слышим, машины идут. Нас рота была, чуть побольше. Когда показались машины, дали команду: подготовиться. И один партизан выстрелил нечаянно. И они услышали. Не доезжая метров семьсот, они остановились, слезли с машин, и спешились, и начали двигаться кюветом. Мы подпустили их поближе, затем открыли огонь и в атаку, как говорят. Ну, разбили их, машины подожгли.
— А сколько их было?
— Их, говорят, человек шестьдесят было.
— Всех побили?
— Всех. Ага. Возьмешь их вещмешок, так там детское барахло было. Даже доставали их эти финки, так в крови были. Людей прирезали и бросали в огонь.
— Они, наверное, не все по этой дороге возвращались, потому что Борки очень большие и немцев больше приезжало?
— Да, возможно, часть их на Могилев пошли. А мы лежали со стороны Бобруйска…»
5.12.43 года — по представлению высшего руководителя СС и полиции в Белоруссии фон Готтберга и начальника соединений по борьбе с партизанами фон Баха-Зелевского — Гитлер наградил Оскара Дирлевангера немецким золотым крестом, а «особая команда» была преобразована в «штурмбригаду». К этому времени подобных бригад, команд, батальонов в Белоруссии действовало уже много — во главе с Кохом, Мюллером, Боллингом, Пелльсом, Зиглингом и другими «фюрерами»…
А еще через неполный год «штурмбригада» Оскара Пауля Дирлевангера, выросшая до дивизии, разрушала, убивала восставшую Варшаву, выжигала словацкие деревни — каратели теперь уже двигались с востока на запад. Прошли по всей Германии, развешивая на немецких деревьях и фонарях самих немцев — «дезертиров», «предателей», «паникеров». А затем исчезли — растворились в армейской массе, с боями пробивающейся в плен — как можно дальше на Запад. Уже в наши дни прах благополучно скончавшегося в Латинской Америке Дирлевангера Оскара Пауля заботливо перевезен в ФРГ и предан захоронению в Вюрцбургской земле.
Чем выше обезьяна взбирается по дереву, тем лучше виден ее зад[18]
Рост Адольф Шикльгрубер-Гитлер имел 172 см, вес 82 кг, образование — незаконченное среднее (реальная школа).
Особые приметы: плохие зубы.
…Может, и на самом деле сон, всего лишь сон! Один и тот же, как бывает, когда болен и просыпаешься бесконечное число раз. А когда проснешься окончательно, окажется, что ни Великого Фюрера, ни Третьего Райха, ничего, ничего!.. Надо подняться с постели, сесть. Озноб в животе… Под ступнями, меж пальцев ворс ковра, прохладный, мягкий, как вянущая трава. Деревянные стены лаково блестят, тяжелые складки штор — есть, есть это, существует! Белые полосы свастик на желто-зеленом поле ковра. И преданно настороженные глаза прислушивающейся овчарки… За окнами всегда, даже в солнечный день, темные ели и тишина, мертвая и надежная. Если бы не такая тишина! А что, если и везде так, и не гремит великая битва во исполнение твоих приказов? Тебя заперли тут и дурачат, забавляются какие-то преступники,