– В Ставангере я играл в группе, – сказал он, – в той тусовке все друг дружку знают. В старших классах я познакомился с чуваком, у которого собственная студия звукозаписи и маленький магазин пластинок в Ставангере. Его зовут Юне. Он уехал на год в Берген, учиться. И рассказывал, что снимает квартиру пополам с одним психом. Этот псих играет на ударных, читает книги и собирается стать писателем. И больше ничем не занимается. Там у него все книгами завалено, сосед совсем на них помешался. Ну, типа, романы Достоевского в буфете на кухне, а в туалете – собрание сочинений Сандемусе. И еще он в группе играл, тоже студенческой.

– И как же она называлась? – спросил я.

– «Кафкаварка», – ответил он. – Знаешь их?

Я кивнул:

– Да. Я там на ударных играл.

Туре откинулся на стуле и уставился на меня:

– Так это ты? Это ты – сосед Юне?

– Да. Ты же поэтому все это мне и рассказал? Ты сразу догадался, что это я?

– Нет. Нет. Конечно нет.

Он помолчал.

– Какова вообще вероятность, – спросил он наконец, – что им окажешься ты?

– Не сказать чтоб ничтожная, – сказал я. – Берген – город маленький, ты и сам это скоро поймешь. А Юне передавай привет и скажи, чтобы он не заливал. Все со мной было в порядке. Книги я читал, это верно, но по всей квартире они не валялись. Хотя, может, Юне так и показалось, он не из тех, кто любит литературу.

– А правда, что у вас были крысы?

– Да. – Я рассмеялся.

Каких еще, интересно, небылиц наплел Юне? Я представил, как он стоит в своем магазинчике, а вокруг топчутся старшеклассники: «В Бергене, парни, там чего только нету».

На самом деле я и читал в то время не особо много. Просмотрел несколько штук, но поверху, а не штудировал, как, например, Эспен. На ударных почти не играл. А крысы… да, две штуки я видел. Одна попала тогда в крысоловку, а вторая нажралась крысиного яда, сдохла и разлагалась внутри лестничной стены.

– Вы еще играете? – спросил Туре.

Я покачал головой.

– А ты?

– Тоже. Здесь – нет.

Мы просидели два часа. Нам нравилась одна и та же музыка – брит-поп и инди, разве что вкус у него был взыскательнее и категоричнее, чем у меня. Его кумиром были Kinks. На втором месте располагались XTC. Еще он много говорил о The Smiths и Japan, R.E.M., Stone Roses, Боуи, Depeche Mode, Костелло и Blur. Когда я упоминал группу, о которой он прежде не слышал, я замечал, что он старается запомнить название. Boo Radleys, говорил я, обязательно их послушай. И еще The Aller Værste! – неужто ты и правда их не знаешь? Это же великая норвежская группа!

Болтали мы с ним и о литературе. Туре был в курсе всех новинок. Он читал все – романы, поэтические сборники, все.

– Ты слышал про Эспена Стюэланна? – спросил я немного погодя.

– «Медленный танец из горящего дома»? – подхватил Туре.

– Это мой лучший друг, – сказал я.

– Правда? – удивился Туре. – Он крутейший! Давно такого хорошего дебютного сборника не было! Ты его прямо хорошо знаешь?

– Да. Мы учились вместе. Он два года жил подо мной.

– И как он? Вундеркинд, да?

– Да, почти. По крайней мере, энтузиаст. И разбирается в том, что читает.

Туре несколько секунд смотрел перед собой, тихонько посмеиваясь и говоря: «Да-да». Потом резко выпрямился.

– А Руне Кристиансена ты читал? – спросил он.

– Слышал о нем, – ответил я, – но ничего не читал.

– Я тебе принесу его последний сборник. А Эйвинна Берга знаешь?

– Немножко. «Тактику замалчивания» и «Преждевременную молнию». Но имей в виду, стихов я не понимаю. Кстати, Эспен – фанат Берга. И, разумеется, Ульвена.

– Охренеть, вот он крут, – восхитился Туре.

Обсуждая книги Тура Ульвена, мы едва не плакали от умиления. Туре еще нравился Ян Хьерстад и «Нож у горла» Хьяртана Флёгстада, но не остальные его книги, и здесь мы с ним расходились во вкусах. Я решил, что тому есть академические причины. Из норвежских поэтов он, по его собственным словам, выше всех ценил Элдрид Лунден.

– Ты не читал Элдрид Лунден? Карл Уве, ее ты просто обязан прочесть! Это необходимо! «Mammy, blue» – лучший сборник норвежской поэзии всех времен. После Обстфеллера, разумеется. Обстфеллер, Лунден, Ульвен. Я тебе принесу почитать. И еще «Обратная зависимость». Тоже прочти непременно!

* * *

Когда я на следующий день вернулся с обеда, на столе у меня высилась стопка поэтических сборников, а сверху записка:

«Карл Уве,

это тебе почитать.

Твой друг Туре».

Мой друг?

Я отнес книги домой, пролистал, чтобы составить общее представление на тот случай, если придется о них говорить, – с Эспеном я всегда так делал. Туре заглянул на следующий день, мы пошли в столовую выпить кофе, он спросил, какие из книг я успел прочесть, особенно его интересовала «Mammy, blue» – насколько я понял, ее он считал важнее остальных. И теперь ему хотелось, чтобы для меня она тоже стала важной.

Надо же, сколько в нем энергии.

Что точкой приложения этой энергии сделался я, отчасти мне нравилось – в определенном смысле я чувствовал себя польщенным, ведь значит, на то есть причины: я на четыре года старше, учился в Академии писательского мастерства, мой рассказ напечатали в «Виндюет», и скоро там же начнут печатать мои рецензии на книги. Это решилось всего несколько недель назад – для «Студвеста» я взял интервью у Мерете Моркен Андерсен, которая готовилась заступить на должность редактора в «Виндюет» и как студентка Бергенского университета представляла собой отличный объект для интервью. Мы встретились с ней в гуманитарном корпусе, побеседовали с часок, а когда я выключил диктофон, она сказала, что на новой должности хотела бы обновить состав, велико искушение привлечь старых сотрудников, однако она хочет по-настоящему преобразить журнал, может, я соглашусь писать для них?

Глядя на себя глазами Туре, я понимал, что выглядит это все впечатляюще. Но лишь на несколько недель, пока он меня не раскусит и не поймет, как оно на самом деле, что я лишь кошу под писателя, а писать не умею, потому что сказать мне нечего, причем у меня не хватает смелости даже признать это и хотя бы попытаться сделать шаг в сторону от литературы. Я ничего не созидаю и не публикую, я самозванец, я насквозь вторичен.

Я – вторичен, и поэтому интерес Туре я воспринимал болезненно. Но что мне оставалось делать? Сказать: нет, лучше не лезь, ты ошибаешься?

Время от времени он приходил на радио, мы вместе