Все материальные расходы по выпуску «Бюллетеня» нес сам Троцкий. За счет литературных гонораров он пока еще мог издавать журнал, выходивший тиражом, не превышающим тысячу экземпляров. Хотя его материальное положение все время оставалось трудным. Знакомство с архивом Троцкого за рубежом (архивы Гарварда, Гуверовского института и Института социальной истории в Амстердаме), а также с архивом НКВД дает представление о его большой переписке с издателями, с сыном, из которой видно, как «политический литератор» бился за марки, доллары, франки. Ведь кроме семьи и двух-трех секретарей, которые «по совместительству» были и охранниками, ему еще нужно было содержать журнал, который совершенно не давал прибыли. Вот, например, выдержки из письма Льва Седова, уехавшего в Берлин, отцу:

«Милый мой папа,

”История“ разошлась в 650 экз., ”Автобиография“ – в 2400. Это рекорд. Ни одна русская книга за границей не имела такого тиража… Числа 10 августа они заплатят 500 марок за ”Историю“, остальные 1500 по выходе книги… Получил еще 30 марок, но жулик Фухтман ничего еще не прислал… Петрополис указатель напечатает, но платить не хочет… Я считаю, что они должны заплатить хоть марок 150–200 и в этом смысле я на них еще нажму…»{906}

Особенно большие трудности Троцкий испытывал с распространением «Бюллетеня» в СССР. После 1933 года в Советский Союз попадали только единичные экземпляры, которые нелегально ввозились людьми с дипломатическими паспортами или неофициально передавались через морское торговое сообщение. Поэтому можно сказать, что «Бюллетень оппозиции» с начала 30-х годов был неизвестен в большевистской партии, за исключением узкого круга работников НКВД и непосредственного сталинского окружения. Но для сторонников Троцкого за рубежом журнал служил постоянным напоминанием о том, что есть человек, который не смирился с узурпацией власти в СССР, не смирился с перерождением партии, не смирился с торжеством «бюрократического абсолютизма».

После смерти Л. Седова в 1938 году журналу пришлось трудно. В годовщину гибели сына Троцкого «Бюллетень» писал: «Находясь в постоянной опасности – агенты ГПУ следовали за ним по пятам, – он знал, что погибнет, и главной заботой его было обеспечить жизнь ”Бюллетеню“. Дальнейшая судьба ”Бюллетеня“, кто заменит его в случае его гибели, беспокоила Седова больше всего»{907}.

Не знаю, можно ли сравнить «Бюллетень оппозиции» Троцкого с «Колоколом» Герцена. Найдутся читатели, которые возмущенно отвергнут или опровергнут эту аналогию. Возможно, они правы. Но роднит их дух бунтарства, несогласие с выпавшей судьбой, страстная надежда на желанные перемены. Говоря о журнале Троцкого, нельзя не сказать и вот о чем. НКВД всячески стремился затруднить его работу, даже влиять на его содержание. Поскольку статьи от Троцкого поступали в Париж к Седову, а следовательно, и к Зборовскому, было решено (в Москве, разумеется) сделать попытку исказить смысл некоторых статей изгнанника или даже опубликовать в журнале материалы, подготовленные сотрудниками НКВД. Приведу просто выдержки из московской шифровки в Париж:

«Олег – Петру

В добавление к нашей телеграмме № 969 о том, чтобы втиснуть в ближайший номер бюллетеня несколько статей или абзацев, необходимо иметь в виду следующее.

Есть два варианта: первый – поместить наши статьи от имени Л.Д. и второй – все статьи бюллетеня разбавить нашими абзацами, нашими вставками. На каком из них остановиться? Думается, что на втором, но этот вариант труднее, ибо наши вставки должны быть так удачно внесены, чтобы статьи не теряли смысла, чтобы наши вставки не потерялись, а наоборот, выпукло разоблачали лицо троцкизма… Первый вариант легче, но он дает козырь в руки издателя, уличая нашу работу в типографии.

Статьи не пройдут мимо нас, они поступят к нам через ”Мака“, и весь вопрос в том, чтобы это выполнить, все-таки не проваливая последнего, в этом случае надо именно и обязательно завербовать наборщика…»{908}

Скажу лишь, что существенного в этой области сделать не удалось ни «Олегу», ни «Петру», ни «Маку». Корректуру тщательно сверяла Л. Эстрин, сотрудница Л. Седова, которая в донесениях агентуры проходила как «Соседка».

К слову сказать, Л. Эстрин была родственницей одного из лидеров российских социал-демократов Ф. Дана и длительное время сотрудничала за рубежом с организацией меньшевиков. Но затем она близко познакомилась с Львом Седовым и стала тесно сотрудничать с троцкистами. Дан несколько раз встречался с Эстрин, пытался изменить ее политическую ориентацию, но напрасно. При этом Дан, Эстрин, родственники меньшевиков Мартова, Абрамович, Шварца, Гурвич, Розенфельда, Югова в СССР и за рубежом всегда знали, что находятся под пристальным вниманием органов ОГПУ-НКВД. Участь многих из них печальна. В спецсообщении ИНО ГУГБ от 2 апреля 1936 года за № 248903, например, говорится об этой тотальной слежке за трагическим «племенем» российских социал-демократов{909}. В другом сообщении из Парижа в июле 1939 года агент «Аякс» сообщает уточненные данные о родственниках Дана в СССР: брате М. Гурвиче, племяннике Л. Гурвиче; родственниках жены под фамилией Цедербаум и Кронихфельд. Здесь же упоминается, что когда раньше за границу приезжала Екатерина Павловна Пешкова, то она встречалась с Даном и информировала его о родственниках в СССР{910}. Отсюда ясно, что следили и держали «под колпаком» не только Троцкого…

Третью и последнюю эмиграцию Троцкого нельзя понять, не ознакомившись с сотнями его статей, опубликованных в «Бюллетене». Придирчивый читатель сегодня нашел бы в толстых подшивках 87 номеров журнала немало повторов, смысловых и буквальных, отметил бы бедность информации о стране, для которой предназначалось издание, почти полное отсутствие авторов (сам Троцкий – и автор и главный редактор). Но журнал уникален тем, что является зеркалом судьбы изгнанника, исповедовавшего утопическую идею, не смирившегося с узурпатором и тиранией. Насколько беднее была бы человеческая история без таких одержимых людей!

После смерти сына Троцкого «Бюллетень оппозиции» стал выходить на Американском континенте. Об этом, конечно, было тут же доложено «по команде». Сотрудник 5-го отдела ГУГБ НКВД Гукасов рапортовал: «Сообщаем для сведения, что по имеющимся у нас агентурным сведениям, издание троцкистского «Бюллетеня оппозиции» переносится в Нью-Йорк. Изданием «Бюллетеня» будет заниматься Сара Вебер»{911}. Докладывали и о других троцкистских изданиях. Заместитель начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД П. А. Судоплатов сообщал: «Журнал 4-го Интернационала, издававшийся в Париже французской секцией НРП (народно-революционной партией. – Д. В.), с июля месяца выходит в Брюсселе… В редактировании журнала участвуют С. Лесуаль и Дон»{912}.

О троцкистах, их организациях и изданиях Москва знала почти все. Начальник 7-го отдела ГУГБ в марте 1937 года сообщал Ежову, Агранову, Курскому подробнейший список всех троцкистских журналов и газет, выходящих во всех странах, на всех континентах, и основное их содержание{913}.

Потеряв сына, Троцкий не порвал с его окружением, в частности с Л. Эстрин и М. Зборовским:

«Дорогие товарищи!

Посылаю Вам материал… для ”Бюллетеня“. Если материала окажется слишком много, вы можете печатать не все эти статьи и заметки, а часть. Подписи под отдельными статьями можно вычеркнуть, но даты надо непременно оставить.

На Ваше письмо, касающееся Левы, мы пока еще не отвечаем: необходимо собраться с силами. Н.Ив. очень слаба и совсем не может писать… Каковы ваши материальные возможности и перспективы в отношении ”Бюллетеня“?

Крепко жму руки.

Ваш Л. Д.»{914}.

Письмо это изучат в Париже и Москве почти одновременно… Но так или иначе, а журнал продолжал жить. Правда, переживет «Бюллетень оппозиции» своего единственного автора всего на один год.

Трагедия семьи

Над семьей Троцкого висел рок того времени, в котором он жил. Николай Бердяев однажды сказал: «Семья есть школа жертвенности»{915}. Мыслитель имел в виду нечто иное, нежели можно понять буквально. Речь у него шла о нравственных жертвах во имя гармонии и счастья. Жестокую «школу жертвенности» для Троцкого устроили другие, ибо ненавидело его в конечном счете значительно больше людей, чем любило. Это сегодня, говоря о нем, люди не испытывают к нему ни любви, ни ненависти, но почти все – неослабевающий интерес.

Своим революционным выбором, неукротимостью, фанатичным служением идее Троцкий заранее обрек свою семью на мученичество. В эпоху великого излома проигравшие не могли рассчитывать на иную судьбу. Личная трагедия Троцкого и его семьи в совокупности с революционной одержимостью и сделали его человеком, навсегда оставившим отметину на «лице» истории.

Являться родственником Троцкого почти всегда было опасно. Это быстро поняла его родня уже в годы