Шрифт:
Закладка:
Я медленно раскрыл глаза. Надо мной гордо возвышался маленький седенький поп калачинского храма. Отец Силуян, добродушно усмехаясь в густую серебряную бороду, подал мне жилистую твёрдую руку и помог встать. Спасибо. Теперь бы ещё и вспомнить, зачем я вообще сюда припёрся? Что-то подсказывало, что не на исповедь…
— Здорово дневали, святой отец.
— И тебе не болеть, сын мой.
Маленький настоятель поднырнул мне под мышку, крепко удерживая меня в вертикальном положении. Это правильно, ноги ещё разъезжались, словно у нетрезвой коровы на льду в парном катании, а в башке как будто улей с пчёлами перевернулся и все жужжат.
Оглянувшись, я приметил двух бабулек божьих одуванчиков, смущённо теребящих платочки, у той, что слева, в сухоньких ручках всё ещё подрагивал здоровущий церковный подсвечник, ставящийся под главную храмовую икону. Вот, значит, чем они меня приласкали, всё дяде расскажу-у!
— Не гневись на пожилых людей, — наставительно порекомендовал батюшка.
— Да уж не рискну….
— Вот и правильно, по-христиански: простил, да и забыл. Старушки у нас хорошие, только усердны порой до чрезмерности, но это ж не со зла, а по возрастному скудоумию.
— Отец Силуян?! — обиженным дуэтом взвыли бабки.
— Цыц, а не то прокляну! — не хуже отца Григория рявкнул православный священник. — Вымелись обе вон отсель, мне со служивым человеком о военной политике Российской империи на Балканах да в Греции побеседовать надобно. Один на один!
Старушки вышли, пятясь задом и ворча на меня, словно цепные псы. Тоже жуть та ещё, запомнят и подстерегут в тёмном переулке, а им терять нечего, они своё отжили, им, поди, и на каторгу прогуляться одно удовольствие. Всё не дома с внуками сопливыми нянчиться, а путешествия за казённый счёт да смена обстановки приятно расширяют кругозор…
— Ты о чём призадумался, казаче? — встряхнул меня отец Силуян. — Что-то морда твоя усатая мне знакома. Ты, сын мой, часом не тем самым Иловайским будешь, что гаданиями да предсказаниями народ честной с панталыку сбивает?
— Никого я не сбиваю…
— Ага, тот самый, значит. Ну хорошо хоть не врёшь. Ещё раз спрашиваю: чего в храме хотел?
— Совет мне нужен, — решился я. — Можете выслушать не перебивая?
— Уж, поди, за столько лет на исповеди всякого наслушался. Ты ещё меня чем удиви! — качая бородой, перекрестился батюшка и кивнул: — Реки кратко и осмысленно, ибо время моё — сие есть дар Господний, и не по годам мне им разбрасываться. Уловил?
— Так точно!
— Ну давай, благословляю, рассказывай.
При максимальной краткости, смелости, скорости, сокращении деталей и упущении подробностей мне удалось уложиться в десять минут. То есть реально я дал понять, что на моего денщика напало агрессивное привидение, военный врач разводит руками, и нет ли способа защититься от этой серой зверюги (не от врача!) какой-нибудь полезной в данном конкретном случае специфической молитвой?
Батюшка, если по мудрости и опытности своей и понял, что ему скормили лишь охапку сена с целого стога, то всё равно докапываться правдоискательством не стал. Подумал, похлопал меня по спине и куда-то ушёл к себе за алтарную часть. Вернулся быстро, передал мне маленький медный образок на простой верёвочке и велел повесить его на шею Прохору.
— Это святой Варфоломей. Большой силы человек был, изгнанием бесов прославляем, так, может, и от привидения бесчинного вас убережёт. А денщику своему прикажи теперь вот эту свечу медовую зажечь да и молиться денно и нощно о спасении души своей грешной, ибо не просто так твари адские за ним явилися. Чует отродье сатанинское добычу лёгкую, ох как чует… Крепче в вере надо стоять, казак!
— Благодарствуем. — Я, как и положено, приложился к его руке. — А что, вот кроме молитв о душе и образка и свечки, ничего такого понадёжнее нет?
— А чего ж ты ещё хотел? Конюшню тебе, что ли, прийти освятить?! Оно и можно, конечно, да только занят я, раньше следующей пятницы и не жди.
— Понятно…
— И вот ещё что, хорунжий Иловайский, — с лёгким нажимом добавил отец Силуян. — Ты учитывай, что я тебе чисто по-человечески поверил. Не прогнал, не высмеял, а выслушал, как просил, не перебивая ни разу. А ведь от сказок твоих то ли пьяным веселием, то ли глупостью молодой, то ли забавой безмозглой над старым, необразованным священником сельским тоже ох как тянет… Сие уразумел, сын мой?
— И за то ещё раз благодарствуем, — смиренно поклонился я, понимая, что ловить тут больше и впрямь нечего.
Пора возвращаться. Батюшка ещё раз перекрестил меня на прощанье и даже сопроводил на выход. Да что там — больше! Он так и стоял в дверях, проверяя, чтобы меня за порогом ещё чем по шеям не огрели. Две скромные бабуленьки изо всех сил делали вид, что даже и не смотрят в мою сторону, но их пальцы, намертво сжимающие древки метлы и грабель, ясно выказывали их истинные намерения.
А я ж, как вы помните, без оружия пошёл, с одной нагайкой за голенищем. Так что, едва вышел за ворота, сразу давай бог ноги, только они меня и видели! Отдышался уже у самого нашего забора, попробовал пощупать затылок, обнаружил там солидную шишку величиной в пол куриного яйца. Надо срочно в рукопашники податься и в одиночку больше по сельским улочкам не ходить, только со своими, и не менее как впятером…
А уже у ворот столкнулся нос к носу с выходящим на улицу доктором. Фёдор Наумович был привычно навеселе, хотя и несколько задумчив, словно что-то его тревожило.
— А-а, это вы, Иловайский, — вяло пробормотал он, словно бы и не ко мне обращаясь. — Ну что я могу сказать-с… Да ничего-с! Не знает современная медицина такого метафизического заболевания, однако-с если же хорошенько подумать, то…
— Что? — с надеждой вскинулся я.
— У вас рубль есть? Взаймы-с, верну на неделе, честное благородное!
— Нет у меня денег…
— Жаль, жаль, ну тогда я пошёл-с. — Он попытался меня обойти, но не тут-то было, мои пальцы сжали его рукав стальной хваткой. Когда надо, я и коня на скаку присесть заставлю, а не то что щуплого полкового лекаря…
— Что с моим денщиком?
— Болен.
— Знаю, помню, в курсе, не забыл. — Незнакомое львиное рычание начало клокотать у меня в горле. — Что с ним, уже не спрашиваю, но чем лечить и как спасти от рецидива, вы мне посоветовать можете? То
