...Неожиданно самолет тряхнуло. Никита больно ударился затылком о железное ребро каркаса, пилотка чуть смягчила удар, но в голове зазвенело. Все испуганно заерзали на скамьях, послышались стоны, приглушенные выкрики.

— Хлопцы, капут! — вырвалось у Петра Гаркуши, сидевшего напротив Никиты. — Хана нам...

Сын смотрителя Львовской тюрьмы при панской Польше, картежник и жмот, Гаркуша всегда старался казаться самым храбрым воякой, а тут вдруг такое...

— Молчи, гнида! — в сердцах прохрипел сидевший рядом с ним Степан Зеленко, внук кулака с Ровенщины, родителей которого в 1939 году сослали в Сибирь за антисоветскую деятельность. — Хуже смерти ничего не будет...

Самолет выровнялся, стал набирать высоту. Нахтигалевцы успокоились, разговоры умолкли.

Вот с такой командой и летел в тыл Советам Никита Кравец, который знал, что всех их готовили с благословения святейшего отца Андрея Шептицкого и каждый из них повторял про себя наизусть напутствие самого Бандеры:

«Главная задача каждого слуги божьего: дезорганизация тыла Красной Армии. В нее входят: разрушение коммуникационных линий, подрыв мостов, порча железнодорожных путей, устройство крушений поездов, нападение на автомобильный и гужевой транспорт. Разрушение линий связи, уничтожение складов боеприпасов, снаряжения, горючего и продовольствия. Нападение на штабы и другие войсковые учреждения в тылу большевиков. Уничтожение материальной части на вражеских аэродромах, осведомление вермахта о расположении, численности и продвижении войск противника.»

Кроме Никиты, в самолете летело двадцать человек. При высадке группа делилась на три отделения. Для каждой семерки было свое определенное задание. Работать им предстояло изолированно друг от друга. Каждое отделение имело свою портативную радиостанцию для связи с центром, расположенным во Львове. Все диверсанты были одеты в форму бойцов Красной Армии, имели настоящие красноармейские книжки.

Вскоре над дверью кабины летчиков вспыхнула красная лампочка, и в самолете раздался оглушительный, как сирена, звонок. Из кабины вышел офицер в немецкой форме, поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем — условным сигналом подготовки к прыжку группы Никиты.

Офицер распахнул дверь самолета. Ворвалась струя свежего ночного воздуха. Нахтигалевцы встали, замерли навытяжку. И по знаку руки офицера один за другим стали прыгать в черную пустоту. Никита шагнул за дверь последним и уже при отрыве от самолета ему показалось, что он услышал выкрик вдогонку:

— Хайль Гитлер!

Но тут Никиту закрутило и с ужасающей быстротой понесло вниз, в зияющую бездну.

8

Никита приземлился на краю сырого картофельного поля, рядом с глубоким оврагом. Он умело, как на тренировках, спружинил полусогнутыми ногами, и удар о землю получился не очень сильным.

Ночь была теплой, безветренной. Обмякший купол парашюта накрыл Никиту влажным полотном, мешая расстегнуть ремни крепления.

Накануне десантников предупредили: в первые же дни войны в прифронтовой полосе Советов особенно активизировались работники НКВД и милиции. По постановлению Совета Народных Комиссаров СССР созданы специальные истребительные батальоны, группы содействия этим формированиям, а также дружины по охране важных объектов и стратегических пунктов. Поэтому Никита был начеку.

Освободившись от строп, он по-волчьи, в три скачка достиг края оврага и, хоронясь в кустарнике, стал напряженно всматриваться в темноту ночи. Тупая боль в голове и звон в ушах от спуска мешали различать окружающие предметы и вслушиваться в тишину.

Месяц еще не народился, и звезды, крупные, яркие, низко висели над полем. Пахло овражной сыростью, картофельной ботвой. Убедившись, что вокруг тихо и ничто ему не угрожает, Никита вернулся к парашюту, сгреб его в охапку и спустился на дно оврага. Шанцевая лопатка, прикрепленная к рюкзаку, пригодилась. В зарослях орешника, на берегу ручья, он выкопал яму, зарыл парашют. Теперь оставалось определить координаты и двигаться в условное место на связь со своей командой.

Присев, карманным фонариком осветил карту, выверил по компасу маршрут и осторожно зашагал по краю оврага в сторону леса.

По его расчетам, верстах в двух от оврага должна проходить железная дорога Москва—Киев. На перегоне между станциями Носовка и Бобрицы находился безымянный мостик — место сбора всей группы диверсантов.

Звон в ушах постепенно проходил. Никита радовался, что приземление прошло удачно, что все следы надежно скрыты, и теперь он, сержант-артиллерист Красной Армии, может идти спокойно на встречу с дружками.

Колючие заросли терновника, жгучей крапивы, обломки прошлогодних подсолнечных будыльев, сваленных в кучи на краю поля, цеплялись за ноги, жгли и кололи руки. Сторожко прислушиваясь к каждому звуку, он старался идти ближе к зарослям кустарника, чтобы в случае опасности сразу можно было в них спрятаться. Хотя красноармейская форма и подлинные документы, найденные в гимнастерке убитого советского сержанта, придавали уверенность в том, что все обойдется удачно, Никита все-таки опасался встречи с неизвестными людьми на незнакомой земле.

«Береженого бог бережет» — вспомнил он к месту пословицу. На явку с дружками он хотел дойти никем не замеченным.

Два раза он оступался в овражные ямы, зло матерился про себя и продолжал свой путь. Неожиданно откуда-то со дна оврага послышался крик ночной птицы, похожий на людской голос, гортанный, произносящий дрожаще «у-у-у».

Никита вздрогнул, почувствовал, как холодная испарина выступила меж лопаток. «Свят-свят, — перекрестился он, — это что еще за наваждение?»

Нет, чужая земля пугала его, хотя он и старался быть спокойным. Ему все время казалось: кто-то невидимый следит за ним, он даже почувствовал за спиной чье-то дыхание, но боялся обернуться, чтобы не оказаться лицом к лицу со своими преследователями.

Вскоре ему на пути попалась утрамбованная дорога, уходящая в противоположную сторону оврага. На дощечке, прибитой к покосившемуся столбику, Никита с трудом прочел слова: «До Осиновки — 2 км». Этот дорожный указатель еще более убедил его в том, что он идет в нужном направлении.

Мысли Никиты неожиданно оборвал конский топот. Едва успел он отскочить в придорожную канаву и припасть к земле, как почти под самым его носом из оврага в сторону поля проскакали на конях трое всадников. Запах лошадиного пота, дорожной пыли обдал его. Никита приглушенно чихнул в рукав и долго лежал на земле, вслушиваясь в удаляющийся топот коней.

Мелькнула догадка — и сердце захолонуло. Наверное, кто-то заметил высадку, и на их поимку снаряжена эта погоня.

Вдруг со стороны леса ночную тишину разрезал паровозный гудок. Послышалось громыхание вагонов, стальной лязг буферов на повороте, задрожала земля.

Перейдя овраг, он свернул с дороги и пошел к железнодорожному полотну. Раннее утро уже не казалось тихим и сонным. Со всех сторон доносились