— Шико, сегодня ты займешь место на одной стороне поля, а я буду на другой. В конце игры тот, кто окажется ближе к мячу, должен выбежать на поле и схватить его. Будем подстраховывать друг друга.

За несколько минут до начала матча Марио засомневался: «А что, если наши проиграют, сеньор Пауло?» Шеф перебил его: «Мы обязательно выиграем. И мяч должен быть нашим!»

— Игра, — вспоминает Марио Америко, — как и следовало ожидать, была трудной. Я, наверное, волновался больше других. Сначала повели шведы, потом бразильцы сквитали, и только когда счет стал 2:1, на душе полегчало. В самом конце матча Пеле головой забил великолепный гол, но столкнулся со шведским защитником и упал. Я бросился на выручку к лежащему на траве Пеле. Несколько минут возился с ним, и когда тот уже был готов снова вернуться на поле, раздался финальный свисток. В эту секунду меня пронзила ужасная мысль: «Бог ты мой, а как же мяч для доктора Пауло?!» Вместе с Пеле я побежал на середину поля. Судья, окруженный помощниками, игроками, репортерами, организаторами, принимал поздравления, благодарил своих коллег. В левой руке он держал мяч, крепко прижимая его к бедру. Вокруг толпились футболисты, члены спортивных делегаций, фоторепортеры, представители ФИФА. Расталкивая их, я громко приговаривал: «Не трогайте судью, не трогайте судью!» — стараясь подойти к нему поближе. Он был очень весел, почему-то поблагодарил и меня. А когда, попрощавшись со всеми, повернулся спиной к нам и направился в раздевалку, я легонько кулаком стукнул по мячу и вышиб его из рук судьи. Мяч покатился по полю. Я бросился за ним, подхватил его и шмыгнул в небольшую щель в проволочной ограде, отделявшей футбольное поле от беговой дорожки стадиона. Разгневанный судья устремился следом за мной.

Помню, как я бежал вдоль трибун, не видя выхода. Бежал, понимая, что позади меня судья. Морис Гигэ служил во французской полиции и, наверное, хорошо знал правила погони. Болельщики наблюдали за нашим бегом и подбадривали меня криками. Мне казалось, что они симпатизировали мне.

Перебежав на другую сторону дорожки, я перепрыгнул через ограду и скрылся в люке, ведущем в раздевалку. Судья потерял меня из виду.

В коридоре у входа в раздевалку стояло двое полицейских. Я обомлел от страха. Но они узнали меня и пропустили, одобрительно похлопав по плечу. На мяч не обратили никакого внимания. Тем временем со стадиона донесся гул аплодисментов. Я никогда в жизни не слышал таких громких оваций.

Худшее было потом. Металлическая решетчатая дверь, преграждавшая путь в раздевалку, оказалась запертой на ключ. Решетка в три метра высотой казалась непреодолимой преградой. Схватив скамейку, я приставил ее к двери и вскарабкался по ней под самый потолок. Преодолев препятствие, благополучно спрыгнул вниз. Войдя в раздевалку, я обернул мяч в чистое полотенце и спрятал его на дне чемодана с медикаментами, словно бесценное сокровище. Только тогда я перевел дух. Затем взял наш бразильский мяч, завернул его в другое полотенце и положил в шкаф. Дело было сделано. Я возвратился на поле в тот момент, когда торжество подходило уже к концу. Король Швеции Густав Адольф передал Беллини, нашему капитану, золотую богиню Нике. Это была самая волнующая минута. Во время церемонии судья сердито смотрел на меня и делал выразительные знаки. Я же стоял как ни в чем не бывало и сохранял невозмутимый вид. Затем игроки направились в раздевалку.

Через некоторое время туда пришел и судья, сопровождаемый переводчиком. Переводчик по-испански попросил меня: «Дон Марио, у вас мяч судьи…» Я, естественно, сделал вид, что ничего не понял. «Мяч, мяч арбитра…» — жестами и словами пояснял мне переводчик. Я продолжал притворяться. На душе было скверно. В конце концов, он взял мяч, лежавший на полу, и протянул его мне. Я принял мяч и поблагодарил по-испански: «Грасиас, большое спасибо!» В этот момент подошел кто-то из бразильцев и стал объяснять мне: «Парень, он хочет получить свой мяч!» Я тихо ответил: «Оставь нас в покое, глупый ты человек. Я уже два часа знаю об этом». Затягивать игру дальше было нельзя, и я, улыбнувшись переводчику, достал из шкафа мяч и передал его арбитру. Они, удовлетворенные, удалились. Но спустя десять минут оба снова возвратились в раздевалку. «Дон Марио, — снова затараторил по-испански переводчик, — вы должны возвратить арбитру ЕГО мяч». Уж очень быстро они раскрыли подлог.

Тогда я пообещал по-испански, что вечером, во время ужина, верну им мяч.

На банкет идти не хотелось, но сеньор Пауло попросил меня отнести в зал большой ящик сигар, и мне ничего не оставалось, как пойти вместе со всеми на торжество. Там настойчивые просьбы возвратить мяч продолжались. Улучив минуту, когда мимо нас с подносом проходила официантка, я взял два бокала с шампанским и вручил один из них арбитру. Затем я преподнес ему ящик с сигарами. Время стремительно летело. Было уже за полночь. На мое счастье, все увлеклись фотографированием, и судья потерял меня из виду. Однако я отчетливо помню, как до этого он что-то сказал для меня переводчику, но тот отказался перевести эту фразу…

В ту памятную ночь никто не спал. Футболисты вышли на улицу. Я и Шико остались в раздевалке, лежали на груде одежды, прихлебывая виски, напевая веселые бразильские самбы. Мы мечтали о Бразилии, о встрече на аэродроме. За мячом доктор Пауло приходить не спешил.

«Успокойся, парень, — сказал он мне под утро. — Отдашь мне свой трофей в самолете».

За час до отлета мы все сфотографировались вместе с мячом. Для меня этот трофей был моим главным кубком.

В Бразилию мы прилетели благополучно и сразу оказались в объятиях друзей. А мяч? Он так и остался с нами, став единственным, которого по сей день недостает в коллекции ФИФА.

Впервые за всю свою историю Бразилия праздновала карнавал в июне, карнавал в честь победителей шведского чемпионата. В открытых лимузинах чемпионы мира, осыпаемые цветами, ехали по праздничным улицам Ресифе, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, других бразильских городов. Их чествовали как национальных героев. Гарринча танцевал и пел со всеми. Футболистов просили выйти из машины и несли их на руках.

Президент страны Жуселино Кубичек устроил в честь чемпионов правительственный прием в старинном дворце Катете. В приветственной речи, явно имея в виду негритянских спортсменов, он отметил, что победа была достигнута «единой бразильской нацией».

Затем торжества перенеслись в отель «Пайсанду». Отец Гарринчи Амаро приехал с компанией друзей из Пау-Гранде. Все они разместились в открытом кузове