Вот тогда и стронется с места вся орда. Тогда и ясырь можно будет богатый взять, ведь воины севера захотят отомстить за свой позор, и московы будут очень заняты. А подлые ногаи, что в страхе после победы русских присягнули на верность их царю, пожалеют о своей ошибке.

Гази-Герай ждал, готовился к весеннему походу. Но хороших вестей не было ни с севера, ни из Истанбула. Более того — все новости как на подбор были плохими. И в первую очередь — именно из столицы Высокой Порты.

Переворот, что затевался Нуман-пашой в пользу принца Махмуда, провалился. Ахмед усидел на троне. Правда, ему пришлось пообещать новый поход против неверных, но посланники султана не спешат везти в Бахчисарай кисеты с акче и иные дары. А это означало, что поддержки в набеге Кырыму не видать, должны будут рассчитывать на свои силы. Гази-Герай у Ахмеда не в почёте, хан давно это знал. Что ж, значит, тогда и заносчивые османы не получат своей доли от ясыря татар. Они пойдут двумя войсками. А значит, и московы своё войско будут вынуждены разделить. Хоть что-то хорошее в такой ситуации.

Шло время, а новостей о побеге из плена султана севера всё не приходило. И из Истанбула тоже ничего хорошего. Но вот, когда действительно ударили морозы, и всех лошадей были вынуждены перегнать из-за Ор-Капу в Кырым, чтобы сохранить их до весны, прибыл сераскир Али-паша, посланник вазира Балтаджи Мехмета-паши. Он со всем почтением приветствовал потомка Чингисхана, обрадовал, что к весне в Кафу придут новые корабли с воинами султана, после чего они совместно пойдут в поход на неверных. А затем пригласил к себе в гости — выбрать красавиц для гарема, коих он привёз с собой для услады глаз хана. Хвастался, что девушки обучены пению, танцам и искусству стихосложения… Словом, хан пришёл в гости. Насладился танцами и пением красавиц, выбрал трёх девушек для себя. Вместе с сераскиром пил вкуснейший кофе, сваренный из зёрен, также привезенных Али-пашой. Ближе к вечеру, когда турок уже покинул Бахчисарай, а хан вернулся в свой дворец, охрана всполошилась криками, донесшимися из покоев владыки Кырыма. Гази-Герай катался по коврам, завывая от лютой боли, он раздирал на себе одежды, словно пытался добраться до живота и вырвать оттуда источник страданий… А когда сераскира всё-таки догнали, тот предъявил фирман султана, коим хан Гази-Герай за многочисленные прегрешения перед Портой был приговорён к смерти.

Место своего родича занял Девлет-Герай. Ярый сторонник войны с неверными, но куда более послушный воле султана.

Интермедия.

…Собственный побег Карл Двенадцатый попросту проспал.

Ему, естественно, ничего не сказали, просто тихо перевели в другую комнату — мол, в прежней протекла кровля, негоже его величеству находиться в аварийном помещении. А в час «икс» провожатый, подавший условный сигнал ожидавшим в лодке людям, подвёл к берегу человека в простом шведском мундире, со шляпой, небрежно надетой на лохматую светловолосую голову. Человек хромал на левую ногу, тяжело опираясь на толстую трость, и кутался в плащ: холодно, промозгло… Двое в лодке не успели опомниться, как пассажир и сопровождающий скрутили их болевыми приёмами. Короткий условный свист — и по дощатому настилу лодочного причала прогрохотали несколько пар тяжёлых сапог: подошло подкрепление.

— Есть добыча, — весело сказал «сопровождающий», коим, к огромному изумлению всех присутствующих, оказался светлейший князь Меншиков собственной персоной. — Теперь эти птички у нас соловьями запоют… В казематы обоих. В разные. И сообщите государю, что дело сделано.

Люди в зимней егерской форме ловко приняли пленников и, вытащив их на причал, поволокли в сторону бастиона. Пойманные, может, и хотели бы поднять крик, но такой возможности им никто не дал. А тёмная, пасмурная ночь вскоре начала щедро посыпать и берега, и реку мелким колким снежком.

[1] Наум Сенявин — флотоводец эпохи Петра Первого.

[2] Федосей Скляев — русский кораблестроитель, «птенец гнезда Петрова». Известен тем, что построил линкор «Полтава», а также изобрёл «бригантину нового манира» — по сути крайне маневренное судно, идеальное для балтийских шхер.

[3] Иоганн Михаэль фон Тальман, австрийский посол в Османской империи, по его докладам императорскому высшему военному совету восстанавливается картина отношений дипломатов при дворе султана.

Глава 5. Новый игрок

1

Ну, хоть что-то стало сдвигаться с мёртвой точки, и то хорошо.

Количество визитов и разнообразных встреч, конечно, резко выросло, но это не означало, что наметился прорыв. Весь смысл прошедших бесед сводился к одному: ай-яй-яй, не надо с французами водиться, они плохому научат. После каждой Катя старательно сдерживалась, чтобы не сказать вслух несколько слов из солдатского лексикончика. Похоже, русскую делегацию действительно воспринимали как эдаких неразумных детишек, которым следует читать нотации на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Спасибо за это стоило сказать послу Измайлову, заслужившему такую «славную» репутацию в политических кругах Европы. Неплохо разбиравшийся в вопросах вербовки специалистов и разнообразных закупок, в политическом смысле этот человек был, скажем так, немного наивен. И к его окружению иностранные дипломаты относились так же.

Однажды Катя не выдержала и отправила дражайшему родственнику письмо, пересказывать дословно которое не стоит из этических соображений. Но смысл его был примерно следующим: мол, если не доверяешь и ограничиваешь разновсякими противоречивыми инструкциями, то какого результата ты ждёшь? Или инструкции в печку и свобода действий, или гори оно всё синим пламенем, самолично разруливай, надёжа-государь. Зашифровала как полагается и отправила. Ответ — аналогично зашифрованный — также приводить дословно не стоит, Пётр Алексеич отлично умел выстраивать многоэтажные словесные конструкции. Но после такого душевного вступления во втором абзаце сообщил следующее: мол, встречай Василия Лукича, он тебя обрадует. И делайте там что хотите, лишь бы получить нужный результат.

Лишь с приездом нового посла России в Дании — Долгорукого — положение стало меняться в лучшую сторону. Не последнюю роль в этом сыграли привезенные им секретные положения, дававшие переговорщикам больше свободы, нежели ранее. По крайней мере, теперь Пётр Алексеич словно сказал своим дипломатам: все предложения и обсуждения встречных инициатив — на ваше усмотрение, но в пределах разумного. И тогда наконец дело пошло как надо.

А европейские политики внезапно обнаружили, что их русские коллеги, избавленные от мелочной опеки из столицы, управляются ничуть не хуже их самих. Чего стоила грызня внутри шведской делегации, которую спровоцировал намёк русских на теоретически возможное сватовство царевича Алексея к принцессе Ульрике-Элеоноре. Герцог Фридрих Голштинский был обеими руками за! Ещё бы, ведь подобный брак делал его сына, маленького Карла-Фридриха, прямым наследником шведского престола — так как от Карла Двенадцатого в этом смысле толку не было. А вот посол Гёрц, тоже голштинец, не слишком-то воодушевился перспективой этого династического союза, ведь внутри Швеции слишком сильны были ультра-лютеранские настроения. И брак шведской принцессы с иноверцем мог быть воспринят неоднозначно. Так или иначе, раздор среди шведов был посеян, что весьма ослабляло их переговорные позиции, и слухи о том, что это устроили именно русские представители, мгновенно разлетелся среди дипломатов.

Поэтому завсегдатаями купеческого особняка, где в бельэтаже квартировали Меркуловы, сделались и маркиз де Торси, и фон дер Гольц — с которым Катя и Алексей умудрились наладить вполне дружеские отношения — и австрийский посланник, и даже Август Саксонский. А шевалье — к слову, его полное имя звучало как Пьер де Сен-Жермен де Париньи де Базож — вообще едва ли не переселился сюда. Едва супруги завершали дипломатические встречи, как он стабильно нарисовывался на пороге и отнимал у них время. Впрочем, человек это был весьма образованный, с ним было о чём поговорить. А с Алексеем они регулярно занимались прикладным фехтованием, предметно сравнивая немецкую школу, по которой учился Меркулов, с французской. Последнее обстоятельство, кстати, не очень-то Кате понравилось. Она прекрасно видела, что как фехтовальщик её супруг уступает шевалье де Сен-Жермену, уж слишком разный был у них боевой опыт. Драгуны больше привычны к тяжёлому кавалерийскому палашу, чем к более тонкой и лёгкой шпаге, да и приёмы немного другие. Потому она решила прекратить это безобразие раз и навсегда, притом, самым необычным для этой эпохи