Я почти не помню следующие дни. Мы оба, Юхан Аксель и я, лежали пластом в постели, то задыхаясь от жара, то дергаясь в ознобе. Цветная служанка Дэвиса время от времени приносила кастрюлю бульона с плавающими в нем кусочками хлеба и кормила нас с ложки. Еда в организме не удерживалась: проглотив пару ложек, я сгибался в три погибели над ночным горшком в приступе мучительной рвоты. Иногда спазмы были так сильны, что я промахивался, часть рвотных масс попадала на пол, и вокруг лужицы тут же собирались на пир жуки и другие странные на вид насекомые — наверное, единственные на всей планете существа, кому моя болезнь шла на пользу Несколько дней я был как в тумане; смутно помню какие-то лица: служанка, Фальберг, кабатчик Дэвис, Юхан Аксель — то ли наяву, то ли нет.

Свирепые ознобы никак не удавалось унять, и я утешал себя мыслью, что скоро все кончится, ручеек моей жизни иссякнет и наступит вечный покой. На койке рядом, с трудом шевеля губами, бредил Юхан Аксель. То и дело возникали видения, и я уже не мог, да и не старался отличить их от реальности. Возникающие в мозгу картины сменяли друг друга в случайном порядке, как в волшебном фонаре; они не признавали ни географии, ни хронологии.

И каждый раз застревали на поцелуе Линнеи Шарлотты, главном событии моей еще очень короткой жизни. Все остальное блекло и выцветало, и я непрерывно клялся сделать все, чтобы повторить этот чарующий миг и призывал на помощь все тайные силы, управляющие миром. Помню, мне было совершенно все равно, что это за силы: добрые или злые.

Следующее воспоминание: яркий свет и неизвестно откуда взявшийся ветер. Я открыл глаза. У моей койки стоял Сэмюель Фальберг. Он довольно улыбался, придерживая рукой раму открытого окна.

— Ну что ж, Эрик, кризис миновал. Дело пошло к выздоровлению. Добро пожаловать в мир живых.

Я с трудом повернул голову. Койка рядом была пуста и застелена.

— А Юхан Аксель? Неужели…

— Нет-нет, — Фальберг поднял ладонь. — Из вас двоих у юного господина Шильдта конституция оказалось покрепче. Он уже четыре дня как на ногах. Здоров, можно сказать. Достаточно здоров, чтобы начать службу. Вы тоже скоро поправитесь, только вам нужно отъесться. Вы и так полнотой не могли похвастаться, а сейчас — кожа да кости. Служить можете разве что препаратом в анатомическом театре.

После полудня я, хоть и не без труда, встал — впервые за две недели, как мне сказали. Добрел до берега и долго отдыхал, сидя с одеялом на плечах и машинально пересыпая горячий, шелковистый песок.

Внезапно рука моя на что-то наткнулась. Камешек. Вроде бы камень как камень, но я никогда не видел подобных камней. Странный, неправильной формы, больше похож на обломок сучка. Опалового цвета, с необычными углублениями. Моих познаний было явно недостаточно, чтобы определить, что это за камень. Я вспомнил данное Лундстрёму обещание — прихватить с собой как можно больше тропических курьезов.

Несколько минут спустя за мной пришел обеспокоенный Юхан Аксель. Я положил камень в карман.

Уже через пару дней я почувствовал себя достаточно окрепшим. Отскреб многодневный загустевший пот, надел чистую одежду, которая оказалась изрядно велика, и предстал перед губернатором Багге. Он поздравил меня с выздоровлением и покачал головой с таким выражением, будто хотел добавить: «Не ожидал, не ожидал».

— Если вы такой же сообразительный, как ваш родственник, польза для острова несомненна.

Оказывается, Юхану Акселю уже поручили вести нотариальные записи, но мне, по причине юного возраста, как выразился губернатор, он предложил попробовать себя в разных ипостасях. Я хотел было возразить — что вы, я только выгляжу моложе из-за хрупкого сложения, Юхан Аксель всего на год старше, и я вполне могу справиться с любой работой… Хотел возразить — и не возразил. Прикусил язык.

— Для начала вы с Шильдтом проверите груз на только что прибывшем корабле. Господин Шильдт уже знает, как это делается.

Получалось так, что я внезапно оказался подручным Юхана Акселя. Меня это немного обидело, и всю дорогу до Каренаген мы прошли молча. Ему, похоже, тоже было не по себе, кузен явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Эрик, — сказал он примирительно. — Пока ты болел, я довольно много узнал про жизнь в колонии. Я уже был на таком же корабле пару дней назад… Не знаю, как тебе сказать… сам посмотришь. Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Но советую — держи себя в руках. Обещаешь?

Я мрачно кивнул. Уже второй раз за день я почувствовал себя ребенком, которому прочитали незаслуженную нотацию.

Мы спустились в длинную шлюпку, уселись спина к спине на корме, и гребцы оттолкнули лодку. Прибой был нешуточный, лодку качало, и наши лопатки то и дело соприкасались, словно море подталкивало нас к примирению, хотя никто ни с кем не ссорился. Чем дальше от берега, тем море становилось спокойнее. Мы обогнули мыс, и я увидел стоящий на рейде корабль. Но мере приближения все сильнее становился странный и неприятный запах над водой. Юхан Аксель прижал к лицу носовой платок, сам я старался дышать ртом, а гребцы словно бы ничего не замечали. Мы подошли бортом к трапу, и у меня уже не было сомнений — запах исходил вовсе не от гниющих водорослей, как я подумал. Вонял сам корабль. Что же за груз мы должны инспектировать?

Капитан встретил нас на борту и представился: Джонс, имени я не расслышал. Разговор шел на английском, Юхан Аксель делал какие-то пометки в своих бумагах.

— Хотите осмотреть груз?

Мой кузен утвердительно кивнул, и капитан подошел к квадратному возвышению на палубе и открыл люк в трюм.

— Ради нас обоих, сохраняй спокойствие, — шепнул Юхан Аксель и сжал мне запястье.

В трюме запах был так силен, что, казалось, обрел физический облик, как дым от очага или туман. Я сделал тщетную попытку отогнать его, помахал рукой перед носом, но никакого успеха, разумеется, не достиг и опасливо заглянул в трюм. Подошедший матрос заметил мои колебания, сделал приглашающий жест и исчез в люкс. Я последовал за ним. Мы начали спускаться по лестнице. Примерно на середине матрос остановился и зажег фонарь. Несмотря на жуткую жару, я похолодел: из темноты на меня смотрели сотни человеческих глаз. Не знаю, о чем меня пытался предупредить Юхан Аксель, но даже в страшном сне я не представлял, что увижу пересекший океан ад.

Они лежали на трюмном настиле рядами, голые, прикованные друг к другу ржавыми цепями. И между рядами тоже, под углом, — старались, видно, использовать каждый дюйм. Мужчины, женщины и дети, втиснутые в пространство высотой не больше трех-четырех футов высоты. Тела блестели от пота, люди лежали в собственных испражнениях, лужах кровавой рвоты и покачивающихся озер мочи, взбитой качкой в неоседающую пену. Среди них были и умершие — те лежали лицом вниз. Мухи жужжали так, что жалобные стоны были почти не слышны. К тому же их заглушал глухой звон цепей.