нужно, дело своё брат Семион знал. Со свадьбой Рене он опростоволоситься не хотел и начал приготовления к ней загодя. Так как церкви не было, он испросил разрешения провести церемонию во дворе господского дома. Двор-то немаленький, сколько бы людей не пришло — все бы влезли. Господин Эшбахта хоть не рад был тому, да отказать не мог, никак сестра родная замуж выходит. Двор подмели, лишнее убрали, соорудили амвон, тряпкой накрыли, алтарь соорудили. Всё ещё вечером было сделано. Волков сестре в приданое дал четыреста монет. Жалко было, конечно. Но не мог же он своей сестре дать меньше. А ещё отписал ей в приданое одну девку дворовую, самую визгливую и суматошную, что его вечно раздражала нытьём и оговорками. И болван Рене, как о том узнал, пришёл благодарить, пришёл с Бертье. Старый дурак стоял, шляпу мял, в глазах у него слёзы стояли, говорил, что благодарит Бога, что встретил Волкова на склоне своих лет. А кавалер только раздражался от этого. Он и так не очень рад был тому, что отдаёт сестру за него.

— Будет вам, хватит, Арсибальдус, — морщился кавалер, отмахиваясь от него. — Прекратите вы это.

— Он просто благодарен вам, брат, — заступалась за жениха Тереза. — Он говорил мне, что я сама большая драгоценность, а тут ещё и деньги вы за меня дали, и холопку. Вот он и расчувствовался.

— Вот так вот! — Удивлялся Бертье, слушая это всё. — Это же какой вы, оказывается, ловкач, Рене. И жену приятную себе ухватили, так ещё и приданое с холопкой за жену взяли. Ну, вы ловки как угорь, Рене.

— Да не ловкач я, о чём вы, друг мой? — Отвечал ротмистр, прикладывая руку к сердцу. — Я только на сестру господина Эшбахта претендовал, а приданное он сам выписал. От щедрот своих.

— Как же вам повезло, Рене, — не успокаивался Бертье и тут же оживился, — кавалер, а сколько лет вашей старшей племяннице? Может, вы за меня её отдадите?

Говорил он это, кажется, серьёзно, и при том, что обе племянницы стояли тут же и слушали разговоры взрослых.

— Идите вы к чёрту, Бертье, — зло сказал Волков, которого уже начинала раздражать вся эта ситуация.

— Господи, Гаэтан, — махала на Бертье рукой Тереза, мать девочки, — что вы, у неё ещё и кровь не пошла.

— Ну, через год, другой пойдёт, — беззаботно заявил Бертье, — пока же можно и обручиться, а я подожду, когда невеста станет для свадьбы пригодна.

— К чёрту, Бертье, — только и мог ответить Волков.

А Тереза так и вовсе не нашлась, что сказать весёлому ротмистру, только смотрела на него ошарашенно.

— Мама, так я не поняла, дядя меня отдаёт замуж или нет? — Спрашивала девочка у матери то ли со страхом, то ли с восторгом, как только офицеры покинули дом.

— Нет, — за мать отвечал ей Волков, — молода ещё. Учи грамоту пока.

На том дело не кончилось. Когда, вроде, всё успокоилось, так госпожа Эшбахт, кривя губы, стал господину Эшбахта выговорить:

— Что это вы моих холопок раздаёте?

Это всё Тереза, его сестра, слышала, которой та девка в приданое полагалась. Волков ответил жене едва ли не грубо:

— Не ваша она, всех хлопов ваш отец дал за вами в приданное мне. — И добавил, подчёркивая: — Дал мне! Все холопы дворовые — мои. Хочу — отдаю, хочу — продаю. И вас о том спрашивать мне не надобно.

Госпожа Эшбахт не ответила, но продолжила сидеть злая. Делала вид, что рукоделием занимается.

Волков же сидел за столом и слушал, как девочки с братом Ипполитом учат слова, которыми писана Святая книга. И, кажется, он опять ненавидел эту женщину.

***

Господский двор был велик, а всё равно все желающие поглазеть на свадьбу ротмистра Рене и сестры господина Эшбахта во двор не влезали. Одних солдат из рот Рене и Бертье пришло человек сто пятьдесят. Волков велел вперёд баб пускать. Пришли местные бабы и те, которых силком из-за речки привезли. Многие уже пузатые. Женщины и дети стояли в первых рядах.

А самыми первыми стояли блудные девки из трактира, им-то свои свадьбы даже во снах не увидать было, так хоть чужую хотели посмотреть. Позавидовать. А ещё народ шёл, так как знал, что ротмистр заказал из города угощений и их уже привезли. В общем, для всех был праздник.

Перед алтарём было поставлено два кресла: для господина Эшбахта и для госпожи, ещё был стул для Карла Брюнхвальда, он был не совсем крепок после ран. Все остальные стояли. Брату Семиону помогал, конечно же, брат Ипполит да ещё два мальчишки из местных, а также особо верующий солдат из людей Бертье.

Брат Семион был великолепен и торжественен, когда это было нужно, и остроумен, когда возможно. Невеста была прекрасна, румяна и свежа, как и положено невесте, несмотря на её немолодые годы.

А жених был торжественен и серьёзен. И счастлив. И на невесту смотрел совсем как молодой.

Поп закончил дело быстро, всем не терпелось перейти к угощениям, кажется, и сам брат Семион был к этому расположен. А вот Волкова к концу церемонии стал опять бить озноб. И шея стала гореть, будь она неладна. Поэтому со всеми за столы он не пошёл, напомнил офицерам, чтобы изрядно не пили, так как завтра им надобно быть к утренней службе в Малене в лучшем виде и с лучшими людьми. Их там ждать будут, поэтому придётся выйти затемно. Офицеры ему пообещали быть во время, и тогда кавалер с братом Ипполитом пошёл к себе в дом, где монах стал снова его лечить.

Глава 8

Уже рассвело, хмурые, наверное, от утренней прохлады стражники со скрипом волокли огромные двери южных ворот в разные стороны, уже поехали в город первые телеги, на которых мужики везли в город всякое. Всё везли: от дров до гусей. Телеги начали было выстраиваться в очередь на въезд, мужики и купцы собачились из-за места поближе к воротам, грозились, хватались за кнуты. Но стражник, что был на башне, вдруг прокричали что-то. И сержант, что должен был осматривать телеги, закричал мужикам и купчишкам, чтобы они дорогу освободили побыстрее.

Люди думали, съезжая с дороги: не граф ли едет, отчего спешка такая. И тут на южной дороге появились добрые люди. Шли они колонной по четыре, все в хорошем доспехе, все при добром железе, с пиками и алебардами, а последние двадцать при мушкетах на плечах. По краям колоны и впереди сержанты, их сразу видно, они с белыми