«Потому что это весело».

«Это безвредные козни, в этом все мы».

«За тобой не заржавеет отомстить, Корабелла».

– Спасибо, – говорю я. А день клонится к закату, и солнечный свет гаснет.

В тот вечер я засыпаю, встревоженная и потерянная, поверженная и использованная.

Но крошечный огонек надежды все еще теплится во мне. Запрятанный очень глубоко, он упорно пытается пробиться на поверхность.

Но, прежде всего, мне тепло.

Глава 5

Дни проходят медленно и мучительно, но они проходят.

Мы все еще живы. Я цепляюсь за этот факт.

Чтобы скоротать время, мы с Дином играем в «Двадцать вопросов». Он выигрывает с перевесом в два тура, что меня раздражает. Я учитель и проигрываю… тем более Дину. Но виню в этом недостаток питания и трагичные обстоятельства.

Меня насилуют ежедневно.

Но теперь это ожидаемо, поэтому необузданный, ослепляющий ужас притупляется настолько, насколько это возможно. У меня все лучше и лучше получается отстраняться и отключать эмоции. Душа словно на время покидает тело. Каждый раз Дин со мной разговаривает, и когда я отключаюсь его голос становится утешением на дне моего сознания.

Каждый день около пяти вечера, когда Эрл возвращается с работы, у нас перерыв на туалет. Нам разрешается почистить зубы, затем мы едим сэндвичи из белого хлеба с индейкой и майонезом, и выпиваем полный стакан воды. А потом нас отправляют обратно в нашу тюрьму, приковывают к соответствующим местам и заставляют пережить еще одну ночь в темноте.

Дин поет мне перед сном каждую ночь, и это единственное, чего я жду с нетерпением.

Возьмите грустную песню, и вам станет лучше.

Глава 6

Солнце встает уже седьмой раз. Мы здесь неделю, а все еще не приблизились к свободе. Мы ничуть не преуспели в поиске выхода из этого варварского подвала, чтобы вернуться домой.

Дом.

Порой я забываю, как он выглядит.

Я пытаюсь представить себе лавандового цвета стены моей спальни, эркер и старинное зеркало, которое досталось мне по наследству от бабушки. Это старомодный маленький домик площадью всего в тысячу двести квадратных футов с двумя спальнями, но он мой. Ради него я надрывала задницу и пустила в нем корни.

В данный момент я на стадии изучения местных приютов для животных, чтобы завести собаку – уже год это желание первое в моем списке, но всегда казалось, что время неподходящее. Прошлую субботу я потратила на осмотр пушистых мордочек и чтение милых собачьих биографий, чтобы сузить поиск идеального компаньона. Все же я нашла двух претенденток, и все они взывали ко мне своими печальными глазами и трогательными историями.

Жасмин и Баффи – на этих двух я собиралась посмотреть в воскресенье. Я распечатала их фотографии и прикрепила к холодильнику, взволнованная предстоящими большими переменами в жизни.

Ну ладно, перемены я получила. Просто не те, какие вообще можно было ожидать.

И в глубине души я благодарна, что дома меня не ждет домашнее животное, которое гадает, куда я запропастилась и хочет от меня того, чего я не могу теперь дать.

Теперь я – домашнее животное.

Дин снова откинул голову на трубу, но его взгляд устремлен на меня, пока я мечтаю о двух собаках, с которыми мне так и не довелось познакомиться.

– Пенни за твои мысли?

Я подтягиваю ноги и сажусь по-индейски лицом к нему, бросив на него взгляд.

– У тебя нет ни гроша. Нечестная сделка.

Он молча смотрит на меня, а затем его губы растягиваются в слабой улыбке.

– Тогда назови свою цену.

– Тебе нечего предложить. Мои мысли чрезвычайно дороги, ты же знаешь.

– Даже не сомневался. – У Дина ярко горят глаза, насколько это возможно, учитывая пережитую нами неделю. Он склоняет голову набок, поджимая губы и обдумывая сделку. – Хорошо, Корабелла. Мысль за мысль.

Я повышаю ставки.

– Как насчет признания за признание?

Он заинтересованно выгибает бровь, а на губах расцветает улыбка.

– Это может быть весело. – Подмигивает он мне. – И опасно.

– Опасно? – Я прикусываю внутреннюю сторону нижней губы, а внутри зарождается позабытое ощущение предвкушения веселья. – Какого рода признания ты имел в виду? «Я надул разносчика пиццы» или настоящую исповедь священнику с десятью молитвами «Радуйся, Мария» и актом покаяния?

Дин издает хриплый смешок, потом ерзает, подтягивая колени к груди, и пожимает плечами.

– Я бы ни за что не обманул разносчика пиццы. Непростительно. – Он обдумывает мой вопрос, все еще склонив голову набок и разглядывая меня. – Определенно второй вариант. Давай исповедуемся друг перед другом.

Я пристально смотрю на него в ответ, ломая голову в поисках того, что хотя бы отдаленно было достойным исповеди. Честно говоря, я не так уж интересна. Я плачу налоги, езжу с предельно допустимой скоростью, и никому ничего не должна. Я никогда не жульничала и не воровала. И я всегда вешаю рулон туалетной бумаги правильно, чтобы листок отрывался снизу.

– Ладно. Но я немного скучновата, так что тебе придется начать первым. Вдруг ты вдохновишь меня на что-то грязное и непристойное, похороненное глубоко в моем подсознании.

– Хорошо. – Выражение лица Дина становится более серьезным, а взгляд задумчивым, пока он тщательно подбирает слова признания.

За последнюю неделю его щетина превратилась в короткую бородку. Темные волосы обрамляют подбородок и линию челюсти, придавая Дину более брутальный вид. Мэнди же не нравилась небрежность в его образе, когда он иногда отпускал скромную бородку. Она говорила, что так он похож на горца. В то время я не обращала на него особого внимания, но теперь, когда его лицо – единственное, на что мне остается смотреть, должна признать, что не согласна со своей сестрой. Это мужественно. Брутально.

Может быть, немного сексуально, если бы лицо не принадлежало Дину Ашеру.

Проходит еще несколько минут, и неизвестность убивает меня. Он смотрит на меня так, словно сомневается, стоит ли ему шокировать меня своим откровением. Возможно, жалеет о нашей затее.

– Я жду, Дин.

У него вырывается вздох.

– Ну хорошо. Ладно. – Он смотрит мне в глаза, и его радужки кажутся еще голубее. – Изначально у меня к тебе что-то было.

Что?

Я давлюсь воздухом. Начинаю кашлять и отплевываться, и приходится заставить себя отвести от него взгляд.

– О чем ты говоришь?

Дин прикусывает губу, снова равнодушно пожимая плечами.

– До того, как я начал встречаться с Мэнди. Это был первый год старшей школы, и ты вошла в класс мистера Адилмана в той коротенькой джинсовой юбке и фиолетовом блейзере. Длинные золотистые